Время Алексея Рыкова - [119]

Для вынесения решения по «делу Бухарина и Рыкова» была образована комиссия пленума в составе 35 человек[52] под председательством Микояна. Как следует из протокола комиссии, на её заседании выступило 20 человек. Все они высказались за исключение Бухарина и Рыкова из кандидатов в члены ЦК и из рядов партии. Однако по поводу их дальнейшей судьбы обсуждалось три предложения. Ежов выступил за предание их суду военного трибунала с применением расстрела (его поддержали Будённый, Мануильский, Шверник, Косарев и Якир). Вторым значится в протоколе мнение, высказанное Постышевым, «предать суду без применения расстрела» (за высказались Шкирятов, Антипов, Хрущев, Николаева, Косиор, Петровский и Литвинов). Третье предложение внёс Сталин — «суду не предавать, а направить дело Бухарина — Рыкова в НКВД»[53].

Это предложение, поддержанное Ульяновой, Крупской, Варейкисом, Молотовым и Ворошиловым, было затем единогласно принято комиссией. В тот же день Сталин сам (не передоверив это Микояну) доложил о результатах её работы на заседании пленума, который принял составленную под его руководством резолюцию. В ней указывалось, что Бухарин и Рыков «заслуживают немедленного… предания суду военного трибунала», но тем не менее их дело передается в НКВД. Такой сталинский финт, во-первых, подтверждает, что никаких достоверных материалов для обвинения бывших «лидеров правых» не было и немедленно организовать запланированный Сталиным «судебный» процесс против них пока не представлялось возможным. Во-вторых, передача Рыкова и Бухарина, которые уже сейчас «заслуживают суда», в руки НКВД означала директиву последнему «дожать» их и подготовить процесс.

Как известно, он состоялся только через год. До тех пор пока не будут введены в научный оборот архивные материалы, вряд ли удастся достоверно установить, почему на это потребовался такой срок. Не исключено, что это было связано с общим ходом массовых репрессий 1937–1938 годов. Отправка Бухарина и Рыкова в тюремную камеру и произнесенная следом на заседании пленума 3 марта «установочная» речь

Сталина «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников» окончательно распахнули створы шлюзов ежовского террора. Его волна покатила по всей стране, смывая и поглощая миллионы человеческих судеб. В начале 1938 года потребовалось вновь «подкрепить» её. Тогда-то и был проведен уже «отработанный» процесс над Бухариным, Рыковым и другими, который в том числе был призван «подтвердить» необходимость непрекращаю- щихся репрессий.

Но это предположение. А вот то, что достоверно, — скорая и жестокая расправа с семьей Рыкова, его женой Ниной Семеновной и их двадцатилетней дочерью. Как, впрочем, и с семьями многих других большевиков…

Уже говорилось, что Нина Семеновна была большевичкой с 1903 года, ещё в дореволюционные годы её хорошо знали Ленин и Крупская. В начале 20-х годов она участвовала в организации первых домов отдыха для трудящихся, позже заведовала райздравотделом в Москве. К середине 30-х годов она наконец-то получила врачебный диплом, за которым в юности отправилась в Берн. Ей поручили руководить Управлением охраны здоровья детей и подростков Наркомздрава РСФСР. Арест мужа застал её тяжело больной. Едва поднявшись на ноги, Нина Семеновна вышла на работу и вскоре предстала перед партийным собранием как жена арестованного «лидера правых». Несмотря на все внешние нажимы, коммунисты признали её жизненный путь безупречным и, как пишется в протоколах, ограничились обсуждением.

Но расправа близилась. И так случилось, что её и Пятницкого арестовали почти одновременно. Нет, не потому, что они когда-то были вместе. Но возможно, и не случайно. 24 июня 1937 года этот замечательный большевик смело выступил на пленуме ЦК партии против инспирированного Сталиным предложения Ежова окончательно расправиться с Бухариным и Рыковым. Две недели спустя он был арестован. Можно предположить, что одновременно были приняты и другие зловещие решения. Во всяком случае, именно в это время настал черед и Нины Семеновны. Она погибла, очевидно, в тюрьме в 1944 году. Во всяком случае, такая дата значится в справке о её реабилитации. Но её арестом расправа с семьей Рыкова не кончилась.

— Меня фактически выслали из Москвы, — рассказывает Наталия Алексеевна. — Недолго проработала в Томске, а в начале 1938 года, в канун «судебного процесса» над отцом, оказалась в тюрьме, может, именно в той, где когда-то находился и он, перед отправкой в 1915 году в нарымскую ссылку. Но мои маршруты оказались иными: тюрьмы, лагеря, бессрочная ссылка…

Она осторожно извлекает из папки ветхие бланки документов:

— Отец до революции семнадцать лет был «беспаспортным», вёл жизнь профессионального революционера. А мне довелось жить без паспорта восемнадцать лет. Главным образом вот по этим бумажкам… Их давали после лагерей при выходе в ссылку. У мамы, наверно, и таких не было…

И добавляет:

— Недавнее решение Комиссии Политбюро ЦК КПСС о посмертном восстановлении в рядах партии отца я связываю и со светлой памятью моей матери — Нины Семеновны, такой же честной большевички.