Время Алексея Рыкова - [102]

Об одной категории работников, с которыми Рыков постоянно и тесно общался и которых в массе поддерживал, что было по тем временам совсем немаловажно, нужно сказать особо. Речь идёт о старой интеллигенции, специалистах, трудившихся на предприятиях, в кооперации, в хозяйственном и плановом аппаратах и в земельных органах. Несмотря на то что в их числе были бывшие меньшевики (главным образом в ВСНХ и Госплане) и эсеры (преимущественно в республиканском Наркомземе), Рыков неуклонно проводил линию на сотрудничество со старыми специалистами, определённую и начатую им воплощаться ещё в 1918 году. Став главой правительства, он вскоре четко заявил на съезде Всероссийской ассоциации инженеров:

«В наших условиях специалист, инженер, человек науки и техники должен обладать полной самостоятельностью и независимостью выражения своих мнений по вопросам науки и техники, и никакое подслуживание ни к общественности, то есть боязни испортить отношения с рабочими, ни к администрации в этих вопросах недопустимо. Полная самостоятельность суждения в этой области должна быть обязательна для каждого специалиста, который искренне хочет работать над переустройством хозяйства в соответствии с данными науки. По вопросам науки и техники должна быть полная искренность, независимость суждений».

«Шаляпиными в области промышленности» образно и вдохновенно называл Алексей Иванович высококвалифицированных «техников» — инженеров, людей науки и культуры. Нетрудно представить, с какой внутренней болью и возмущением воспринял он постепенно нараставшие в конце 20-х годов гонения на них. Не прошло и нескольких месяцев после его выступления в декабре 1927 года на XV партсъезде, как выяснилось, что он категорически против увеличения «населения тюрем» путем репрессий против специалистов.

«Рыков во время шахтинского дела, — сообщил XVI съезду Орджоникидзе, председатель ЦКК (и кстати, заместитель Рыкова по СНК СССР), — очень решительно выступил против той установки, которая была дана ЦК в отношении создания своих технических кадров. Он, помню, пришел на заседание Политбюро, принес целую кипу выдержек из писаний [! — Д.Ш.] Владимира Ильича о специалистах и стал доказывать, что то, что мы предлагаем, — неосуществимо, что Ильич указывал, что без буржуазных специалистов нам не обойтись, не построить нам социализм и т. д.»

Тут, как говорится, добавить нечего. Что могли значить решительные выступления Рыкова, если и ленинские «писания» (подчеркнем, не только по данному вопросу) были отодвинуты Сталиным и его окружением в сторону? И ещё вопрос, на этот раз предположительный. Не оказался ли следующий крупный политический процесс — по делу «Промпартии», — сопровождавшийся ожесточённой кампанией против «спецов», в числе последних причин, заставивших Алексея Ивановича покинуть пост главы правительства, — ведь то и другое произошло почти одновременно, в декабре 1930 года? Во всяком случае, с назначением его преемника осуществилось почти полное изгнание из народного хозяйства и государственного аппарата более или менее крупных старых специалистов, а в 1931 году не заставил себя ждать и третий «судебный» процесс, фактически направленный против них, — дело «Союзного бюро меньшевиков».

Когда Рыков, зачитывая свои выписки из работ Ленина, пытался доказать на заседании Политбюро, что без использования буржуазных специалистов «не построить нам социализм», думается, он сознавал, что на самом деле обсуждаемая проблема шире и глубже, что она выражает отношение и к созданию новой, советской культуры. О ней в двух словах не скажешь. Алексей Иванович принадлежал к той части старой партийной гвардии, которая стремилась оказать сдерживающее воздействие на широко распространившееся в 20-е годы нигилистическое отношение к культурному наследию. Отдавая немало сил борьбе за ликвидацию элементарной неграмотности масс, он вместе с тем был убежден, что дальнейший подъем их культурного уровня связан с развитием не только образования, но и всей духовной жизни страны. «Красный премьер-министр», несомненно, был в числе тех, кто способствовал возникновению в 20~е годы благоприятных (и к сожалению, недолговременных) условий для исканий творческой интеллигенции, выявившихся в многообразии литературного процесса тех лет, киноискусства, театральной жизни, живописи и т. д.

Во всем этом проявились и чисто личные качества Рыкова, широта его интересов и кругозора. Трудно представить его преемника по Совнаркому Молотова или, скажем, Калинина (в конце 30-х годов несколько неожиданно занявшегося вопросами искусства и объявившего саксофон и вообще джаз чуждыми советским людям проявлениями «разложившейся буржуазной культуры») в качестве посетителей и участников известных литературных «Никитинских субботников». А Алексей Иванович вместе с женой, с трудом выкроив время, посещал их. И делал это именно в силу внутренней потребности, которая определяла его интерес к художественным выставкам, театру, к постоянному общению со многими деятелями культуры.

Изменение культурного быта страны, считал Рыков, является первоочередной задачей, решение которой — сложный процесс, взаимосвязанный с развитием советской экономики. «Нельзя отделять хозяйственную революцию от культурной, — говорил он в 1927 году. — Ножницы в этой области могут обойтись очень дорого… Отставать на культурном фронте едва ли намного безопаснее, чем отставать в восстановлении той или другой отдельной отрасли нашего сельского хозяйства или нашей промышленности».