Время Алексея Рыкова - [104]
Рыков, конечно, был бы немало удивлен, узнав, что заключает работу «съезда коллективизации». Не мог он предполагать, покидая трибуну под овации поднявшихся со своих мест делегатов, и того, что эти овации, по существу, прощальные. Хотя ему в последующие годы ещё предстоит выступить на одной партконференции и двух съездах партии, ни одного приветственного хлопка из их зала он уже не услышит…
Сохранилась фотография, выхватившая фрагмент зала заседаний XV съезда. На переднем плане — Рыков, Скрыпник, Сталин, за ними — Затонский, Бубнов и чуть в глубине — Орджоникидзе. Все они радостно смеются, почти хохочут, подняв делегатские мандаты и, очевидно, голосуя за одну из съездовских резолюций. Пройдет не так уж много времени, заключённого между двумя юбилеями — 10-летия и 20-летия Октября, и пятеро из шестерых радостно смеющихся на фотографии трагически исчезнут из жизни. Трое будут арестованы и расстреляны (Рыков, Затонский и Бубнов), двое покончат жизнь самоубийством (Скрыпник и Орджоникидзе). Их убийцей станет шестой.
Сталин, пожалуй, действительно с радостным настроением голосовал на XV съезде. Съезд четко обозначил конечный рубеж троцкистско-зиновьевской оппозиции. Её видные деятели, несмотря на заявления многих из них о прекращении борьбы и подчинении большинству, были выброшены из партии. Троцкого насильно отправили на тогдашний «край света» — в Алма-Ату. Зиновьева и Каменева выдворили в более ближние места. Немало участников оппозиции оказалось в камерах политизоляторов, а то и обычных домзаков, то бишь тюрем.
С полным организационным разгромом оппозиции отпала необходимость сохранения перед её лицом того равновесия (или зыбкого единства), которое сложилось в высшем руководстве между XIV и XV съездами и олицетворялось Сталиным и Рыковым. Для Рыкова это вряд ли что-нибудь значило. Для Сталина — очень многое. Во-первых, открывалась возможность полного подчинения себе всего высшего партийногосударственного руководства и расправы с теми, кто встанет на этом пути. Одновременно (и на этой основе) становилась реальной и другая значительно более серьезная возможность — решительно «довернуть» диктатуру пролетариата в сторону подмены её административно-командной, а затем и авторитарной системой в масштабах всей страны.
Когда две недели спустя после того, как пением «Интернационала» закончился XV партсъезд, Политбюро, собравшееся, как было обычно в то время, под председательством Рыкова, согласилось на введение временных чрезвычайных мер для преодоления обнаружившегося срыва хлебозаготовок, никто из участников заседания не задумался, что последствия принятого решения могут выйти далеко за пределы «хлебной проблемы». Кроме одного человека. Если бы кризиса хлебозаготовок 1927–1928 годов не было, то Сталину пришлось бы, как говорится, выдумать его или нечто подобное. Начавшиеся вскоре, в феврале 1928 года, споры в Политбюро по поводу применения чрезвычайных мер и их продления, быстро охватившие более широкий круг вопросов, дали возможность Сталину повести дело к выгодному для него расколу руководства, постепенной изоляции его меньшинства и укреплению рядов своих сторонников.
События политической жизни страны, её социально-экономического развития второй половины 20-х годов и особенно после 1927 года, обернувшиеся на исходе десятилетия социальной драмой сталинской «революции сверху» (развертывание насильственной всеобщей коллективизации деревни, резкое форсирование индустриализации, начало установления авторитарно-командной системы и пр.), которая оказала воздействие на весь последующий ход истории советского общества вплоть до наших дней, являются сегодня, пожалуй, одной из самых «болевых точек» в осмыслении пройденного страной пути. За короткое время появилась (и нарастает) немалая литература, посвященная их анализу. Одна из приметных её черт — дискуссионность, стремление в полемике выявить грани того времени. Это понятно. «Великий перелом» рубежа 20—30-х годов был вызван сложнейшим сочетанием многих, подчас противоречивых факторов, объективных и субъективных. При этом последние приобрели, так сказать, силовое значение. Результат борьбы внутри руководства страны в 1928–1929 годах, победа и начавшееся утверждение сталинщины были непосредственно связаны с насилием над объективным ходом развития советского общества, который нельзя было «отменить», но подвергнуть серьезным и глубоким субъективистским деформациям оказалось возможным.
Рыков, естественно, явился одной из центральных фигур борьбы внутри партийно-государственного руководства конца 20-х годов. Именно эта борьба определила основное содержание второго этапа его деятельности во главе правительства (1928–1930). Не рассматривая её историю, отметим только некоторые политические аспекты, связанные с позицией Рыкова.
