Время Алексея Рыкова - [105]

Прежде всего обратим внимание на то, что острые разногласия, обнаружившиеся внутри высшего руководства в канун весны 1928 года, немалое время умышленно не выносили за пределы ЦК и его органов, хотя слухи о них уже летом получили широкое хождение. Тем не менее в речи, произнесенной в октябре на пленуме МК и МГК партии, Сталин, признав, что в ЦК «имеются некоторые, правда, самые незначительные элементы примиренческого отношения к правой опасности», категорически заявил: «В Политбюро нет у нас ни правых, ни левых, ни примиренцев с ними».

Сталин умышленно скрыл правду: борьба внутри руководства уже стала свершившимся фактом. Однако в той фазе её развития ему было выгодно сохранить келейность, в обстановке которой он настойчиво мобилизовывал силы для решающих ударов.

Как это ни прозвучит парадоксально, но сохранению такой келейности способствовала и противоречивость позиции Рыкова в данном вопросе. Выступая перед ленинградским партактивом полтора месяца спустя после упомянутой сталинской речи, Рыков говорил:

— В чем заключается работа Политбюро? В том, что мы обсуждали вопросы, спорили по ним и в результате обмена мнений выносили решения. Было бы непонятно, дико, страшно, если бы этих споров и этого обсуждения не было, если бы мы все как один думали «тютелька в тютельку». При Ильиче и при его участии мы тоже спорили друг с другом, но ничего от этого, кроме хорошего, не происходило. Вырабатывая то или иное решение, мы, разумеется, к этому решению приходили не сразу, а после известного обмена мнений и т. д. Политбюро не было бы руководящим органом партии, если бы его членам достаточно было посмотреть друг на друга, чтобы у них получилось единомыслие по всем вопросам. Вы нас выбирали в ЦК, мы были выбраны в Политбюро — для чего? Для того, чтобы мы рассуждали, спорили и решали. Но если во всех спорах видеть уклоны, то поставьте тогда куклы или манекены. Кто бы стал тогда за этих манекенов думать? Партия должна все решать и обсуждать, мы имеем право и обязаны обсуждать и спорить.

Замечательные слова, не потерявшие актуальность и по прошествии десятилетий. Недаром их вспомнили и повторили на первом Съезде народных депутатов СССР. В них выражена убежденность Рыкова, что только коллективное обсуждение, столкновение мнений, принципиальные споры могут обеспечить выработку и принятие наиболее совершенных решений. Такая убежденность была свойственна ему с первых месяцев избрания в Политбюро. Вспомним его заявление на первом после резкого обострения болезни Ленина пленуме ЦК (январь 1923 года), что для поддержки в Политбюро требуется не отказ от изложения своего мнения, а «только убедительные деловые и принципиальные аргументы».

Однако вспомним и другое его заявление, сделанное менее чем за год до только что процитированного ленинградского выступления. В речи на XV партсъезде, направленной против оппозиции, Рыков не случайно сказал о «пропасти, которая лежит между спорами в Политбюро и в ЦК и спорами на улицах и открытых собраниях». Это действительно была пропасть. Но сознавал ли Алексей Иванович, что постепенно складывающаяся практика все более замыкала споры и принятие решений вообще только в пределах Политбюро и ЦК? Так ли это было при Ленине, когда ежегодно проводился партсъезд и партконференция (а в поворотном 1921 году, кроме съезда, состоялось две конференции)? И так ли уж это было хорошо, что после XIV съезда партии дискуссии ушли с трибун высших партийных форумов, которые стали все более демонстрировать «единство позиций и взглядов»?

Сталин ловко использовал жупел — а для него это был именно только жупел — внешнего единства руководства, нежелание Рыкова, искренне убежденного в необходимости сохранения монолитности партии, выносить возникшие споры за пределы её ЦК. Тем самым Рыков и другие политические противники Сталина сразу оказались в невыгодном положении, были вынуждены вести свою борьбу в сфере действия партийного аппарата, находившегося в руках генсека, который тем временем направил его на подготовку партии к разгрому «правых».

Здесь следует отметить ещё одно обстоятельство, исходно предопределившее поражение последних. Уже не раз отмечалось, что Рыков, будучи главой правительства СССР и РСФСР, председателем СТО СССР, обладал большой реальной властью. Не нужно забывать и то, что как председательствующий на заседаниях Политбюро он занимал в определённой мере особое положение и в высшем партийном руководстве. На всех этих постах он постоянно общался с сотнями руководителей крупных и высших рангов, со многими из них (в том числе и с теми, кто вскоре, следуя за Сталиным, подвергнет его уничижительной критике как лидера «правых») он был в дружеских отношениях.

Смолоду внешне сдержанный, чуть ироничный, Алексей Иванович пронес через годы и такие свои качества, как общительность, открытость к людям, доброжелательность. Несмотря на постоянную занятость, он всегда был в людском водовороте, часто даже в краткое время домашнего отдыха. В середине 20-х годов Рыковы перебрались из Детской половины Кремлёвского дворца в здание напротив, где в так называемых «принцевых покоях» заняли пятикомнатную квартиру Сталина, переселившегося в новую квартиру (через несколько лет, после самоубийства в 1932 году жены Н.С. Аллилуевой, он обменяет эту квартиру с Бухариным). Рыковы, может, и не согласились бы с предложением Сталина о переезде, но в прежней квартире «постояльцы» порой просто не размещались.