Времена меняются - [11]

— Это ты что имеешь в виду? Если абстракционизм какой пролеткультовский, то меня можешь уволить. Я такими вещами не занимаюсь.

— Так я и говорю, что центральная фигура должна быть прописана реалистично! Как символ победы революции, а фон пусть будет чёрным, белым, серым и в виде осколков, как символ поражения старого мира.

Так предприниматели от искусства еще немного препираются и приходят к выводу, что если подогнать ещё человек шесть, то закончить можно будет уже к концу ноября. Их бы мечты да богу в уши…

Новосибирск. Квартира Тришина. 04 ноября

Следующий день начался для Александра Семёновича с раннего телефонного звонка. Звонил ему возмущённый и недовольный Ясюлюнас.

— Александр Семёнович, как же так! — в его голосе слышались даже лёгкие металлические нотки. — Вы помните, какие сроки на выполнение нашей с вами работы прописаны в договоре?

— Конечно, я всё прекрасно помню — Тришин не любил, когда на него напирали, да ещё и с утра пораньше.

— А вы знаете, какое сегодня число? А месяц? Или для вас всё ещё октябрь? — металла в голосе зама по культуре становилось всё больше и больше.

— Прекратите истерику, Юрий Иванович, да, я прекрасно вас понимаю, но вам так хотелось получить живописное большое полотно, так хотелось получить его быстро, что я не мог устоять перед вашим напором и солгал. Реально такое полотно пишется в полгода. Мы планировали так организовать работу, чтобы закончить к Новому Году. Сегодня мой помощник сообщил мне, как можно сделать к началу декабря. У нас там, кажется, День Конституции? Вот к этой дате…

Но Ясюлюнас не даёт договорить. Он просто взрывается в гневе. Тришину мерещится, что прямо из телефонной трубки брызжет начальственная слюна, и он брезгливо отодвинул её от лица.

— Да, как вы…! Да, кто вам…! Какая ещё конституция? Вы спали что-ли последние полгода? В этом же году приняли новую конституцию и день конституции теперь в октябре. А за то, что вы мне солгали, за то, что не выполняете взятые на себя обязательства… Я вам… Я вас… Что хотите делайте, но чтобы через четыре дня картина была закончена!

— Но, Юрий Иванович, это просто не возможно! Как минимум краска должна высохнуть! Масло оно долго может сохнуть и это от нас не зависит ни как!

— Возможно — не возможно! Я всё сказал! Не сделаете, пеняйте на себя. Договор будет расторгнут, вам придётся аванс вернуть и больше никогда, вы слышите? Никогда Горисполком не будет вам ничего заказывать, — стук брошенной трубки сообщил, что разговор окончен.

* * *

С Борькой Тришин смог встретиться только вечером. До назначенного срока оставалось только два дня. Ситуация складывалась аховая.

— Нормальное полотно за два дня не сделать. — Констатировал состояние дел Рогов. — Надо значит сделать так, чтобы хотя бы формально выполнить договор. О! У меня сногсшибательная идея! Слушайте, Александр Семёнович!

— Давай быстрее сюда, что там тебе в голову пришло.

— Эскиз перенесён? Перенесён! Колористика вами в эскизе решена?

— Решена. Правда, в самых общих чертах.

— Значит, нам надо будет срочно закупить краску и прямо валиками за два дня всю композицию поднять. Получится полотно в революционном конструктивистском стиле «окон РОСТА», помните, как Маяковский выдавал? Ну, и для завершённости обвести все фигуры чёрными линиями.

— Но это же будет совсем не в моей манере письма! — Возмущается Тришин, — я никогда не позволял себе так работать! Нет, на это я пойти не могу! Это противоречит моим принципам! И вообще…

— Ну и будете возвращать аванс! — напоминает Рогов, а это сумма солидная, тем более что вы уже часть потратили на авансы исполнителям, на материалы.

— Ладно, наверное, ты прав… Придётся наступать на горло собственной песне.

Бригада Маримонова, Борис и сам великий художник двое суток практически не вылезали из зала приёмов. Они насквозь пропитались запахом льняного разбавителя и уайт-спирита. Спали с лица и обзавелись черными кругами под глазами от усталости.

Шестого ноября вечером наконец-то начали разбирать леса, по которым полтора месяца лазили, работая над картиной. Плод совместного творчества представал перед глазами автора. Александр Семёнович сразу понял — это провал! То, что предстало перед его взором, живописью нельзя было назвать ни под каким видом! Ближе всего это было к «Гернике» Пикассо, но никак не к Александру Тришину сибирскому импрессионисту жизнелюбу и сибариту.

В отличие от «Герники», картина была многоцветной и, возможно, только это и спасло её от уничтожения собственным автором. Ясюлюнас был в бешенстве, но не нашёл в договоре ни одной зацепки, чтобы отказать в приёме работ. Тематика соблюдена, размеры совпадают, идейность, — какая надо. Ограничились тем, что закрыли картину специально сшитыми шторами.

После очередного начальственного словоизвержения, Тришин решил, что ему достаточно сотрудничества со студентами. Уж очень народ оказался непредсказуемый и беспокойный. Рогову он так и сказал при последнем с ним расчёте:

— Борис, как это ни печально, но нашу лавочку надо прикрывать. Худфонд не может больше работать в таком режиме постоянного стресса. Жить и гадать — сделают — не сделают, приедут — не приедут, хорошо сделают, или завалят всё, поэтому мы в правлении фонда посовещались и решили отказаться от этого направления. Мы хорошо поработали, поэтому прошу тебя не держать на нас обиды. Всех денег всё равно не заработаешь. Напоследок мой тебе совет: — Если хочешь стать архитектором, то иди работать к архитекторам. Если хочешь деньги зарабатывать иди работать в сельские архитекторы. Там сейчас такое строительство начнётся, что любой чертежник будет нарасхват.