Времена и люди. Разговор с другом - [29]

— Товарищ генерал, — сказал Рясинцев. — Здесь собраны все ваши приказы в период Новинской операции, систематизированы даже отдельные, разновременно отдававшиеся указания…

— Вот это-то как раз и плохо, — заметил Бельский. — Я, я, я… Что такое «я»? Последняя буква в алфавите.

«Черт знает что, это у него новое, — подумал Рясинцев. — Неужели действительно Кирпичников?..»

— Садись, — сказал Бельский совершенно неожиданно для Рясинцева. — Садись. Когда я говорю садись, значит, садись.

Рясинцев сел, стараясь не менять обычного почтительного выражения лица.

— Кто я? — продолжал Бельский. — Я в армии человек маленький. Ну, кое-что сделал, допустим так. Однако будет нескромно выпячивать то, что сделано мною. Да, нескромно, а потому худо. Мой доклад не ставит такой задачи.

«А какую же тогда?» — подумал Рясинцев, но только чуть кашлянул.

— Генерал-лейтенант Шавров, — сказал Бельский так громко, что Рясинцев вздрогнул. — Генерал-лейтенант Шавров, — повторил Бельский. — Вот кто является инициатором сражения. Ему, и только ему, принадлежит честь прорыва фронта противника. Где это отражено в моем докладе?

— Товарищ генерал, позвольте мне…

— Ничего не позволю, — перебил его Бельский. — Ничего не позволю, пока не ответите мне на мой вопрос.

— Я хочу сказать, товарищ генерал, что роль командира корпуса выделена в вашем докладе на странице…

— Э-э-э! Да что вы в самом деле крохоборничаете? — с досадой сказал Бельский. — На странице, на странице… Кажется, не первый день служите, могли бы понимать. Ну что, поняли?

— Понял, товарищ генерал.

— И чтобы этого «я» больше не было. Здесь один хозяин — командир корпуса. — Он открыл рукопись и прочел: — «На рассвете двадцать восьмого февраля мой приказ был вручен командирам подразделений…» Стыдно, Рясинцев. «На рассвете двадцать восьмого я получил приказ за подписью командира корпуса». Естественное построение фразы?

— Совершенно естественное, товарищ генерал.

— Двадцать четыре часа на исполнение!

— Будет исполнено, товарищ генерал. Прошу еще сутки на перепечатку доклада, товарищ генерал.

— Подраспустились, Рясинцев!

— Никак нет, товарищ генерал.

Бельский молча пододвинул ему рукопись.

— Покажешь потом Кирпичникову. Пусть поглядит. И чтобы прения были и так далее. Ясно? Условия лагерные: полевой китель, золота поменьше!

— Ясно, товарищ генерал.

Бельский взглянул на часы.

— На какой вокзал приходит поезд? — спросил он отрывисто.

— На Московский, товарищ генерал. Разрешите доложить: поезд приходит в четырнадцать двадцать пять. С полчаса назад наводил справки: опоздания не будет.

— Надо думать, — сказал Бельский, и Рясинцев чуть наклонил голову: действительно, было бы глупо думать, что опаздывает поезд, который везет в Ленинград жену генерала Бельского.

— Машину!

— Слушаюсь, товарищ генерал.

6

Жена Бельского… Рясинцев, конечно, знал, что у командира дивизии есть жена, знал хотя бы потому, что по давно заведенному правилу ежемесячно переводил на ее имя деньги. Мария Филипповна Бельская. Алма-Ата, улица такая-то, дом такой-то…

Оттуда, из Алма-Аты, на имя Бельского приходили письма. Он отвечал на них аккуратно. Рясинцев этой перепиской совершенно не интересовался с тех пор, как прочел два-три письма. Самые что ни на есть обыкновенные письма с приветами и пожеланиями. Не очень длинные, не очень короткие.

Если бы спустя много лет какой-нибудь прилежный историк, роясь в архивах, нашел бы эти письма, то только даты на почтовых штемпелях рассказали бы ему о нашем времени. В письмах Мария Филипповна часто упоминала имя Володи, племянника Бельского, который учился в Москве в университете (детей у них не было, два мальчика-близнеца умерли много лет назад). Но на Володю Бельский не откликался. Он был в давнишней ссоре с племянником. Рясинцева это уже совсем не интересовало. Племянник, который как бы и не племянник, ибо дядиных денег не получает.

В ожидании поезда Бельский и Рясинцев молча шагали по перрону. Бельский, как всегда, критически разглядывал гражданских. Интересно, какое впечатление он производит на них? Если бы он сам был в гражданском, то с завистью наблюдал бы за уверенной фигурой генерала…

Рясинцев был занят своими мыслями. Доклад надо переделать — это ясно, замечания Кирпичникова учесть. Он был и раздражен новыми заботами, и вместе с тем чувствовал себя увереннее, чем утром. Все-таки теперь двое отвечали за доклад Бельского: он и Кирпичников. И черта с два, если он к этому еще кого-нибудь привлечет. В штабе дивизии народ ученый — это так, но здесь требовалась не столько ученость, сколько вдохновение. Как это сказал Бельский: «Помните, что у нас один хозяин…»

Радио объявило, что поезд подходит к платформе номер два, и тотчас же все увидели белое тугое облачко, которое, казалось, медленно и бесшумно приближается к перрону. У всех лица стали серьезными, все озабоченно смотрели на путь. Прошло несколько мгновений, из облачка вынырнул паровоз, и на перроне сразу же стало шумно и весело.

Только сейчас Рясинцев обратил внимание на выражение лица Бельского, Это выражение он видел впервые. Оно не было ни самоуверенным, как обычно, ни искательным, как при встречах с большим начальством. Выражение его лица было растерянное. В телеграмме было сказано ясно: вагон пятый, и Рясинцев давно уже высчитал, где примерно должен остановиться пятый вагон. Но Бельский вдруг как-то странно засуетился по платформе и, как слепой, стал тыкаться то туда, то сюда. Наверное, именно так много лет назад Бельский, с единственным кубарем в петлицах, разыскивал на каком-нибудь дальнем полустанке Марию Филипповну с близнецами и тещу, сидевших на ветхих чемоданах.