Времена и люди - [32]

— Так ты, дед, все больше наверху? — спрашивает весело Нено.

— Скажи лучше, все внизу. До поры кажется, что наверху, сынок, а после оказывается, самая-то почва — внизу, только внизу. Только внизу, — повторяет старик и кашляет, деликатно прикрывая рот кулачком.

Входит одна из невесток, женщина лет двадцати семи — двадцати восьми, с лицом крестьянской мадонны. Бай Тишо она целует почтительно руку, с Нено и Ангелом непринужденно здоровается за руку.

— А это, Елена, — говорит Нено, показывая на Сивриева, — наш главный агроном. Ты, может быть, еще не слышала о нем.

— Знаю, слышала. Мы ведь здесь одни, на отшибе-то, вот и слушаем, где да что. Питаемся новостями с чужого стола, а сами думаем, что живем.

Она подмигивает весело (глаза у нее карие, большие) и исчезает за дверью, гибкая, как лань.

Немного погодя входит другая невестка — в одной руке у нее поднос, в другой оплетенная бутыль. Расставляя рюмки на столе, молодая женщина то и дело поглядывает на гостей: дескать, вот я какая ловкая, и руки-то какие у меня белые, даром что простая крестьянка.

Откуда у нее это, думает Сивриев, кто научил ее, как себя вести, чтобы нравиться? И вспоминает вдруг слова старика о дереве: «Как мать его научила!..»

— А у наших мужчин время в хождении проходит: то в Югне, то обратно. Пу-у-у-тешествуют себе, а мы тут сохнем, молодые, да гоняем диких свиней, чтоб не рыли картошку, а сами завидуем им, что хряк-то всегда при них, не то что мы — кукуем одни-одинешеньки. Вот и сегодня опять мой не придет, план квартальный должен выполнить. Когда я слышала, что говорят о товарище Сивриеве…

— Еленка, — тихо окликнул ее хозяин, — принеси медку да иди набери черешен. Поди, сношенька. У нас черешня поздняя, — объясняет старец. — Поэтому она породистая, и вкус у ней особенный. Вот и попробуете.

— Ангел, — обращается Елена к шоферу, — возьми-ка лестницу, здесь она нам не нужна.

— Замётано.

— Сказали лисице, а она — хвосту своему, — усмехается хозяин. — Такие они, Тишо, нынешние-то молодые.

Тодор Сивриев сидит, словно прикованный к столу. От одной только мысли, что смущение его бросается в глаза, он застывает еще больше. Ему нравится невестка старика Методия. Такая непосредственная, думает он. Похожа на деревце-дичок, скрывающее ароматные свои плоды в густых зарослях, недоступных человеческому глазу.

Закусив, бай Тишо и старик Методий выходят посмотреть фруктовый сад, а Нено и Сивриев продолжают наслаждаться чудесной сливовицей. Когда они остаются вдвоем, Сивриев спрашивает, вспомнив совет Симо Голубова, согласится ли старичок продать ему ракии.

— Голубов тебя не обманул, дед Методий и вправду делает самую лучшую здесь ракию. Но не думаю, что он тебе сейчас ее продаст.

— Почему?

— Потому что мы сейчас для него гости.

— Тебе так кажется.

Нено прищелкивает языком.

— Не понимаю, откуда взялось у тебя это неприятие, неверие, отрицание добродетели? Будто не человек ты, а электронная машина. Где ты такой уродился, черт тебя возьми.

— Там же, где и ты.

Сивриев протягивает руку к тонко нарезанным кусочкам брынзы, обильно посыпанным красным перцем, и ждет, что ответит секретарь. У обоих блестят глаза от выпитой ракии.

Кто знает, какой оборот принял бы их разговор, если бы не вернулась Елена.

— Ешьте сало с хлебом, не то ракия вас свалит, — говорит она, ставя на стол тарелку с салом.

Главный агроном видит сквозь маленькие оконца, в золотой их рамке, деда Методия и председателя, присевших под яблоней, говорящих о чем-то оживленно… Когда Сивриев оборачивается к столу, он вдруг замечает неподвижный, пристальный взгляд Елены. Нисколько не смутившись от того, что застигнута врасплох, она продолжает разговор о своей бабушке Ленке, которая убаюкивала ее некогда сказками, об украденных деревенских девушках и о мужчинах, за которыми охотились, точно за оленями в долинах, поджигали их имущество, выливали на землю ракию из бочек.

— Но те сильные люди, бате Нено, исчезли. Как исчезли в наших горах олени, которых много перебили ради их рогов. Но я, как послушала про нового главного агронома, который за короткое время все живое перепугал, я сказала себе: он — из тех самых, из сильных людей, которых сейчас днем с огнем не отыщешь.

Нено, ласково поглаживая ее мягкую округлую руку, бормочет печально и пьяно:

— Ни-че-го ты не понимаешь, ни-че-го. Потому слушай, что тебе скажет бате Нено. Сивриев — н-не из тех, о ком тебе баба Ленка рассказывала. Сивриев — м-машина нового времени. Аппарат. Современный ап-парат. С настройкой. С на-строй-кой! Ты для него тоже м-машинка. Такая ничтожная, маленькая — ну, например, как сапка, которой окучивают помидоры, но с твоей помощью он шагает к техническому прогрессу, запомни, к тех-ни-чес-ко-му прогрессу!.. Ну, а что касается мужского в нем…

Сивриев слушает пьяную болтовню секретаря и думает о  д р у г о м — в Хаскове. Тот, д р у г о й, хотел сделать его смешным и жалким, но не словами, нет, там была иная обида, иной позор.

Милену видели с  д р у г и м  в городе, они ходили по улицам, разговаривали, он носил ее хозяйственную сумку. Однажды Милена предложила сходить всем в ресторан — вместе с той семьей, Тодор согласился, для него это был подходящий случай посмотреть правде в глаза (может, надеялся, что это только слухи?).