Времена и люди - [30]

— Хитришь, — сказал Нено. — Ладно, неважно. Сейчас надо решить, что делать с пастухами в Моравке. Я тебе говорил, у меня делегация была… Эх, может быть, все там совсем не так.

— Да чего там не так! — разозлился Сивриев. — Привыкли держаться за бабьи юбки.

— Ну-у, не хотелось бы мне сегодня ссориться, — миролюбиво сказал партсекретарь. — Давай лучше разберемся на месте.

— На месте так на месте. Как скажешь. Спасибо за кофе, — поблагодарил Сивриев, вставая.

— Значит, завтра?

— Согласен.

О часе не договорились, и вот на́ тебе, явился с третьими петухами.

Нено сел с шофером. Смотрит сосредоточенно прямо перед собой. Впервые председатель уступил кому-то переднее место в машине, замечает про себя Сивриев.

Когда выезжают за околицу, партсекретарь шепчет Ангелу: «Давай!» Шофер тормозит и, соскочив на землю (откуда такая ловкость в этом громоздком теле?), поднимает верхнее переднее стекло.

Тодор Сивриев раздраженно выдергивает из пачки сигарету. Тлеющий ее конец на миг озаряет его острые скулы и густые встрепанные усы.

— У нас что — охота или важное дело намечено?

— Одно другому не мешает. Или ты против?

— Против. Работа для меня — самое важное, самое серьезное дело… И я не желаю смешивать ее бог знает с чем.

Нено пытается оправдаться, но на повороте его швыряет в сторону.

— Неисправимый догматик… — Кряхтя, Нено почесывает ушиб. — Сивриев, ты в самом деле неисправимый догматик.

— Ну и что? Что это меняет?

— Да погодите! — вмешивается бай Тишо. — Ежели вы думаете, что нам с Ангелом приятно слушать, как вы ссоритесь…

— Это не ссора, мы беседуем. Беседуем о вещах принципиальных, — говорит Нено и делает знак шоферу. — Здесь давай потихонечку. Помнишь, как они тут выскакивали? И как ненормальные бежали перед фарами! Еще потише давай. Вот так!..

Подъем кончается, темное ущелье, по склонам которого они только что ползли, остается где-то внизу, и они удивленно замечают, что уже совсем светло и открывается высокий лоб Пирина — зарумянившийся, золотисто-оранжевый по краям, а в середине ослепительно белый, как раскаленное железо.

— Конец! — говорит Нено и, отдуваясь, подает через плечо ружье, чтобы его положили на заднем сиденье.

Бай Тишо, выглядывая в запотевшее окно, треплет шофера по плечу.

Местность, где останавливается джип, представляет собой небольшую холмистую поляну. Это не самая высокая точка горы, до вершины еще три часа ходьбы, но отсюда открывается самый лучший вид на долину.

Глубокая котловина нижней Струмы, на краю которой приютилось Югне, постепенно расширяется к югу и тянется до Беласицы и Алиботуша, вытянувшихся на горизонте в одну линию. Над поречьем шелковым покрывалом лежит прозрачное зарево, а поле синеет, словно опрокинутая чаша небес. Темная ниточка реки бежит все время по правому склону, и только на выходе из укромной равнины, а значит, и из Болгарии, суждено ей приютиться в скалах Рупильского ущелья. Там она поворачивает влево и скрывается, рассекая каменистое предгорье.

— Вот красота, а? — вздыхает бай Тишо. — Сколько раз проезжаю здесь и все прошу Ангела — остановись. Внизу, в Югне-то, душа в тебе как-то съеживается. От клочка неба, что ли, нависшего над головой, оттого ли, что не видишь дальше своего носа, не знаю, но все там кажется, что чего-то тебя лишили… А здесь? Гляньте, какое небо! Все вокруг видно — э-э-эх! И на душе легчает, верно? Хотя, в конце-то концов, никогда человек не знает, где суждено ему лучшие свои часы прожить… Подождем, а? — предлагает бай Тишо и, поскольку Сивриев явно нервничает, поясняет: — Внизу такой красоты не увидишь. В Югне у нас солнце долго раздумывает — весь мир уже знает, что день наступил, а оно все не восходит.

В основании оранжево-золотистого веера, развернувшегося над долиной, появляется едва заметная белая точечка, которая постепенно увеличивается — сначала она с пуговицу, затем как пол-лепешки, а потом и как целая лепешка — белая, пульсирующая, со слегка подпаленными краями…

— Видали? — спрашивает бай Тишо.

— Да, в самом деле! — отвечает Нено.

— Красный ободок предвещает ветер. Черт возьми, всю влагу выдует, — бубнит сердито Сивриев.

Они возвращаются к машине. Воздух от перегретого двигателя и запах бензина убивают аромат распустившейся листвы и свежей травы, обрызганной росой. Они втроем забираются под побелевший брезентовый верх джипа и сразу оказываются в знакомом уютном микроклимате.

И вот первое стадо на пути. Бай Тишо проходит на огороженное пастбище, чтобы проверить, как выдоены коровы.

Поговорив с пастухами, они заглядывают в палатку, смотрят, как у них тут житье-бытье. Бай Тишо и Ангел выпивают по кружке некипяченого, еще дымящегося парного молока, потом все идут к другому загону.

— Ангел! — Нено подзывает шофера к машине, поставленной в придорожном буковом лесу. — Закрой машину и иди с нами. Но сперва хорошенько замаскируй ружье.

Через некоторое время шофер догоняет их, и партсекретарь спрашивает, зачем это он взял с собой ружье, а не оставил его в машине, а тот ему отвечает, что закрыть джип — все равно что подпереть дверь соломинкой. И что с оружием шутки плохи.

В палатке второй бригады никого нет, но дальше, в сотне метров, видна лошадка дояра с бидонами в телеге, а через некоторое время появляется из зарослей кустарника и сам пастух.