Времена и люди - [134]

— Куда это вы таскали его, ребята? Он бы месяц-другой протянул еще…

Ему хотелось спросить, неужели все кончено, но вместо этого он молча сел на краешек кровати и уставился в лицо умершего. Вот и увидел он ее, ту, при одной мысли о которой его сковывал страх. С малых лет он знал, что она оставляет после себя пустоту, которую ничто не в силах заполнить. Она отняла у него мать, когда он не успел еще запомнить даже ее лица, и всю жизнь в его душе зияет пустота, рана. Она давно уже перестала кровоточить, но не затянулась до сих пор. Да, он давно знает о  н е й. Но ему и в голову не могло прийти, что первая встреча с  н е й  произойдет у постели человека, которого он, как и большинство югнечан, считал едва ли не бессмертным.

XXVI

Ангел трахнул кулаком по двери, промчался по коридору, грохоча ботинками, как рота солдат, вскочил в газик и погнал по первой же широкой улице. Справа и слева понеслись крики, ругань, какой-то мужчина выскочил на середину мостовой и энергично замахал руками; он резко крутнул руль, мелькнула мысль: не сбил ли задним крылом, и тут же он забыл о нем. Он жал и жал на газ, слившись с рулем, не ощущая, как все больше увеличивает скорость. В какой-то момент он понял, что выехал за город: шоссе растворялось в сумерках, а навстречу побежали узкие пучки света.

Как сквозь сон он расслышал звук сирены. Выла сзади на полную мощь. Руки и ноги сработали рефлекторно, отклонив машину вправо и затормозив ее у бровки, а милицейская «Волга» уже обогнала его и замерла впереди.

Милиционер выскочил из машины, бросился к нему, и он узнал лицо: только что видел его перед собой на середине улицы. Что ему надо? Губы шевелятся, что-то говорит… Опять же рефлекторно рука потянулась за документами. Милиционер прочитал, поднял голову, и только теперь Ангел услышал его: что делал на главной улице в это время и почему не остановился… Голос резкий, злой.

— В молчанку играешь? Ты что, немой? А ну, вылезай!

— Не могу.

— В чем дело?

— Не могу… Нужно сообщить… Срочно. Сейчас, вот здесь, на этом месте…

Рука потянулась к соседнему сиденью, но пальцы в испуге отдернулись, и голова упала на руль.

— Вылезай и объясни как положено.

— Не могу… Ехать надо. Умер он. Надо сообщить.

— Кто умер? Где?

— Бай Тишо… В больнице.

— Какой бай Тишо? Югненский?

Он, корчась, мотнул головой.

— И куда же ты несешься?

— Надо сообщить… Там ждут.

Милиционер, посомневавшись, внимательно оглядел его.

— Машину сможешь вести?

Он молча кивнул.

— Но только за мной. И не обгонять! Ясно?

Он снова кивнул.

Тронулись. Милицейская «Волга» впереди, он за ней. Вот и Югне, административное здание. Лейтенант вышел, а он не мог шевельнуться, словно окаменел. Не мог. Не смел. Как войти и сказать? Ведь они все сейчас там, наверху, все правление… Заседают.

— Ну, давай, давай! — дергал его милиционер. — Ничего не поделаешь. Да и мужик ты, в конце концов!

— Пойдем со мной. Один не могу.

Лейтенант открыл дверь кабинета и подтолкнул его сзади. Он, пошатнувшись, сделал несколько шагов и замер, уставившись в темно-красную скатерть стола. Сколько раз он входил сюда и навстречу ему поднимались большие синие глаза, ободряла полная доброжелательности улыбка, почти никогда не покидавшая широкое крестьянское лицо.

Убитый вид Ангела встревожил всех, особенно тех, кто знал, куда и зачем он поехал. Первым молча поднялся Марян Генков, за ним Симо Голубов, тетя Велика, бай Серги… потом все остальные, еще не понимая, что происходит. Один только Тодор Сивриев сидел неподвижно на своем председательском месте.

— В чем дело?

Бесстрастный вопрос относился не столько к нему, сколько к слуге закона.

Ангел, как-то неестественно согнувшись, обхватил белую патлатую голову руками, плечи его задрожали, раздался тихий, тонкий, вибрирующий звук — так скулит щенок, когда ему голодно или он замерзает.

Симо, подхватив Ангела, пытался посадить его на стул.

— Авария? Где Филипп? Отвечай, что с Филиппом?

— Ничего. С Филиппом ничего.

— Товарищи, — тихо произнес лейтенант и снял фуражку, — тяжело, но вы должны узнать: бай Тишо уже нет среди живых.

Все застыли. Мертвящая тишина разлилась по комнате.

А ведь здесь всегда звучало много голосов, подумал Ангел, и всегда  е г о  голос, бодрый, неутомимый, теплый, человечный. Эти стены, окна, огромный стол годы подряд впитывали в себя  е г о  голос, впитывали, впитывали… А теперь вот комната молчит, онемела, вспоминает прошлое, память возвращает всех к жизни, прожитой здесь, сверкнувшей молнией над тесной долиной Струмы. Марян медленно обогнул стол, мрачно кивнул председателю, и оба вышли. За ними потянулись молча остальные, не толпясь, как обычно, в дверях.

В газик сели Тодор Сивриев, Марян Генков, тетя Велика, бай Серги, еще четверо — в «Волгу». Две машины одновременно остановились перед осиротевшим домом бай Тишо.

Двор выглядел не очень-то ухоженным, чувствовалось отсутствие хозяйской руки. Собственно, к этому двору руки вообще редко прикладывали: на домашние дела у бай Тишо времени всегда не хватало.

Марян Генков заставлял себя идти решительно, быстро, а тем, кто стоял на улице, казалось, что он пересекает двор, еле двигаясь. Подошли остальные члены правления и еще несколько человек, встретившиеся им по пути.