Времена года - [79]

– Я хотел бы вас послушать.

У меня появляется странное ощущение легкости, будто с плеч сваливается тяжелый груз. Груз Вины. Радость переполняет мою неисправимо доверчивую душу. Настолько, что я не способна произнести в ответ гневную тираду или вообще хоть слово. Я жду и стараюсь понять, что же произошло, и любуюсь сверканием смысла – прожит еще один миг из тех, что я коплю впрок. А потом на мои узенькие плечи снова ложится привычная тяжесть, легкости как не бывало, и я не испытываю ничего, кроме острого беспокойства.

– Прошу вас провести урок чтения, – деловито распоряжается мистер Аберкромби, вновь становясь инспектором.

– У нас... мы только что занимались чтением. Весь последний час мы как раз занимались чтением.

– Сейчас будет урок чтения, – властно повторяет он, отбрасывая за ненужностью все технические приемы, которыми обычно пользовался в классе, и в том числе самоустранение. – Позовите детей.

Как зловеще выглядят заложенные за спину руки!

Ужасная догадка мелькает у меня в голове, я едва не падаю. Дыхание прерывается, но через мгновенье я уже жадно хватаю ртом воздух. Что это, возвращение прошлого? Я цепляюсь за серый рукав и отвожу мистера Аберкромби в сторону.

– Это не начальник отдела?

Мистер Аберкромби сосредоточенно смотрит на меня, но отвечает не сразу, и впервые с тех пор как оп переступил порог сборного домика, в его голосе слышится растерянность. Больше чем растерянность. Он впервые отвечает неискренне. Прекрасно понимая, что искренность – основа жизни приготовительного класса.

– Нет. Но я собирался его привезти.

– Вы говорили, что привезете. Один из них начальник отдела.

– Я помню, на днях мы выехали к вам, – он смотрит не на меня, а в окно, на мой любимый холм, – но опоздали на самолет и вернулись.

Мне нечего ему сказать.

– Позовите детей, мисс Воронтозов.

Я не могу отдать Рыжику такое самоубийственное приказание. Я просто не в силах этого сделать. Шесть месяцев мистер Аберкромби старался ничем меня не задеть, и вот сейчас передо мной снова беспощадный инспектор, готовый растоптать мою душу, обратить меня в ничто. Мистер Аберкромби подходит к фантастически замусоренному учительскому столу, который с приходом Рыжика стал еще более замусоренным, сам находит мои маорийские хрестоматии, и трое мужчин, тут же забыв о малышах, вступают в оживленную беседу. Конечно, я присоединяюсь к обсуждению своих книг и пытаюсь держать в узде свои необузданные чувства, что всегда плохо удается, когда разум лишен защитной оболочки. И конечно, мой голос звенит, руки мечутся и дрожат, о чем я всегда вспоминаю с таким стыдом в поздние вечерние часы. Почему-то я все-таки отыскиваю высоко над собой лицо мистера Аберкромби.

– Проводить урок чтения?

Он обдумывает ответ.

– Рыжик, позовите детей.

Я иду к двери, прижимая руки к шее. Из хвастливых рассказов замужних женщин я знаю, что такое родовые муки. Родовые муки разума отличаются только тем, что они беззвучны. У разума белые, плотно сжатые губы. Поток малышей обтекает меня, то вздымая кудрявые гребни волн, то спокойно разливаясь по классу, а мне остается только неподвижно стоять и засовывать пальцы в вырез халата, который почему-то петлей стягивает шею. Правда, многие малыши – Раремоана, Хиневака, Мохи и другие – торопятся обнять меня, и прикосновения их рук к моему разбитому телу, так же как естественность и грациозность движений детей, которые рекой вливаются в класс из узкого горлышка двери, действуют па меня подобно эфиру, но притупляют только самую поверхностную боль. В классе инспектор – чудовище из моей прошлой жизни, высотой до неба, с красными глазами и черным ртом. Боже, помилуй меня, грешную.

– Рыжик, напиши снова упражнения, которые мы только что стерли с доски. Матаверо, ты будешь учить тех, кто читает слова, написанные зеленым мелком. Раремоана, твои ученики будут читать синие слова; Таме, у тебя будет желтая группа; Марк, у тебя – красная; у Мохи – фиолетовая... Блоссом, носовой платок. Блидин Хат, рубашка...

Мистер Аберкромби в несколько шагов добирается до пианино, обрывает меланхоличные октавы Таи, закрывает крышку и отправляет его в большую школу – мы возвращаемся к чтению...

...После занятий дежурные со щетками ждут за дверью, коротко переговариваясь друг с другом, а мы вчетвером сидим на низких столах и придирчиво разбираем урок. Речь заходит о ключевом словаре, о разнообразных возможностях его использования, и мы зовем в класс нескольких малышей. Дорожный рабочий прекрасно говорит. Я не могу не отметить ясность его мысли, легкость, с какой он схватывает новое, краткость его высказываний. И конечно, я не могу не отметить, что старший инспектор не отодвигается, когда я пытаюсь сесть на столе поудобнее и случайно – клянусь, случайно! – задеваю коленом его огромную ногу. Кроме того, я прекрасно вижу, что внешний вид гостей плохо согласуется с их осведомленностью. Они проверяют, как малыши, самые маленькие малыши, справляются с ключевым словарем, выслушивают мои страстные речи на излюбленную тему, и, что бы они о себе ни говорили, в их глазах светится живой интерес и настоящее понимание, поэтому я в конце концов прихожу к убеждению, что они могли бы подыскать работу получше. Правда, последнее замечание, сделанное уже стоя: «По-моему, она что-то уловила», кажется мне не слишком оригинальным, но я, пожалуй, готова выслушать его еще раз. И я с готовностью выслушиваю замечание более приземистого и менее опрятного из двух мужчин, который спотыкается о мусорный ящик и, едва не разбив подбородок, говорит: