Времена года - [70]

Дж. М. Хопкинс, стихотворение 76

Лето начало приедаться самому себе и, по-моему, уже готово передать бразды правления осени. Ему удалось сделать почти все, что полагается. И вполне успешно. Его заботами большая часть цветов благополучно прошла сквозь все испытания и сохранила нарядные лепестки. Ни одно дерево не потеряло ни листочка, и птицы еще не охрипли от разговоров. Лето имеет полное право уйти на покой, уйти во всем блеске красок, в радостных переливах звуков. А осени пора приниматься за дело. Осени пора всерьез подумать о плодоношении.

Пора и мне всерьез заняться ключевым словарем. Правда, у меня раздулась вена под коленом и побаливают ступни, но за умственную гимнастику, как известно, приходится платить телесными недугами. Не могу сказать, чтобы мне не терпелось расплатиться. Я весьма заинтересована в благоденствии своей особы, хотя бы относительном, но, когда меня увлекает невидимый поток энергии, неподвластный моей воле, я работаю в таком темпе, что перестаю существовать как обособленная личность. К тому же наш директор умеет использовать учителей, и у нас просто не остается времени лелеять свою обособленность. Клетка мозга заботится не только о собственных нуждах. И так, как я клетка мозга школы, я забочусь, о школе и работаю на школу. Хочу я или нет – безразлично. И если мозг школы захвачен творчеством, значит, захвачена и я. Для меня это так же естественно, как для Перси Герлгрейса открыть в па клуб для мальчиков, для Ранги думать только о футболе и предстоящем матче, для Рыжика вмешиваться во все дела разом.

Но сейчас настали тяжелые дни. И они все тяжелеют и тяжелеют, как ветви деревьев осенью. Мало того, что в классе целый день кто-нибудь шьет и кто-нибудь из более сильных учеников готовит особенно ответственные выступления наших пианистов, нам еще нужно составить четыре баскетбольные команды из девочек, вышить девиз на карманах и приготовить нарукавные повязки, необходимые нашим спортсменам при встречах с командами других школ, а кроме того, я стараюсь научить детей хорошим манерам, и мои ранние утра заняты работой над маорийскими хрестоматиями, а вечера отданы попыткам записать только что родившиеся мысли о методах обучения – видит бог, всего этого и так слишком много даже без подбора ключевых слов, которым я занимаюсь сверх повседневной работы в классе. Подбор требует всю меня целиком, но я порабощена, мне не вырваться из ярма, и все-таки я должна составить этот словарь.

Чтение не дает мне покоя. Все остальное может подождать. Но от чтения я не отступлюсь. День за днем я ищу самые важные слова, чтобы помочь малышам сделать первый шаг. От первого шага зависит так много. Например, любовь к чтению, быть может, на всю жизнь. День за днем идет жесточайший отбор, и в результате слова выстраиваются в неком порядке. С пугающей определенностью они группируются вокруг двух главных инстинктов. Я почти не расстаюсь с этой мыслью, она таится в глубине моего сознания, когда я занимаюсь другими делами, и всплывает на поверхность, как только я принимаюсь за свои многочисленные опыты. Опытам не будет конца, пока я не узнаю все, что необходимо, и все, что мне хочется знать о невеселом занятии, именуемом «обучение детей чтению».

Сегодня я занимаюсь с пятилетним маорийским мальчиком Ранги. Ничто не в силах заставить его выучить первые слова из европейских учебников. Вполне обычные слова. «Подойди и посмотри», «Взгляни на лодки». «Маленькая собачка». «Посмотри на мой самолет». Я не сомневаюсь, что умудренные опытом педагоги отбирали прежде всего те слова, которые способны вызвать живой отклик в душе ребенка. Во всяком случае, обворожительный господин из Министерства просвещения уверял, что их работники всего лишь осуществляют связь между специалистами и школой. Так что учителю остается только беспрекословно выполнять распоряжения министерства.

Но Вики, Ранги и «все они» сидят, улыбаются и не могут запомнить ни слова. Какой это тяжкий труд, думаю я, учить детей тому, что им неинтересно, заставлять любить то, что их раздражает. Зачем? Почему, в самом деле, я не учу детей тому, что их занимает? Тогда они росли бы как цветы, которых занимает дождь и солнце: когда хотят и как хотят. Что же их занимает?

– Что за семья у Ранги? – спрашиваю я директора.

– Отец боксер, держит в баре игорный зал.

Вокруг Ранги кучка малышей.

– Чего ты боишься, Ранги? – спрашиваю я.

– Плицейских.

– Почему?

– Плицейские, они заберут меня в тюрьму и зарежут, возьмут нож у мясника и зарежут.

Я печатаю эти слова на отдельных карточках специально для него. И Ранги, чья жизнь заполнена любовью, поцелуями, побоями, драками и страхом перед полицией, Ранги, который четыре месяца не мог запомнить, как пишутся слова «приди» и «посмотри», выучивает за четыре минуты:

нож мясника

папа

тюрьма

мама

полиция

хака[16]

петь

Ранги

плакать

драка

поцелуй

Я пишу эти слова на карточке в разных комбинациях, и Ранги читает их с первого раза, читает впервые в жизни, и его лицо светится пониманием. А потом он читает другие слова, даже из европейских учебников. Его разум вырывается на волю, гнетущий страх рассеивается, Ранги наконец понимает – он умеет читать.