Времена - [75]

– Поговорите с Зигфридом, – уклонилась она.

У Зигфрида узнать что-либо существенное тоже не удалось. Он хвалил Гертруд, сказал, что она активистка международного движения за права женщин. И всё. Оставалась последняя надежда – Хельга.

Хельга – домработница у Штефани, путцфрау по-немецки. Характер огненный, пролетарская душа! От неё по заслугам достаётся и знатным, и простым. Знает всё и про всех. Если не ошибаюсь, она отработала в этом доме лет двадцать, и не только уборщицей. Когда у хозяев праздник, важное мероприятие или концерт – она всегда тут. Хельга и открыла нам глаза на тайну семьи Шаумбергеров…

4

Поздней осенью смеркается быстро. В это время, когда отключена вода, в дачном посёлке на всей территории ни души. То есть две присутствовали: моя и мухи. Собственно, я приехал забрать по просьбе жены забытую кулинарную книгу. Она хочет к юбилейному 2000-му году приготовить особый праздничный торт. Потому и потекли мои мысли вокруг юбилея. Эх, Герти, Герти! Я не сомневался, что ты человек хороший. Пожалуй, и о Вальтере не могу сказать дурного слова: трудолюбив, добр, жену обожает. Быть может, он ради неё пошёл на это? Но ведь недаром странные ощущения испытывал я в их доме! Двенадцать окон… Двенадцать колен израилевых? Овальный арочный свод в дверях комнат. А фронтон, полуколонны и круглое окно над широкой входной дверью? Так возводили да и сейчас так строят синагоги. Может быть, эта постройка и не была храмом, но еврейским домом была точно. Конечно дом перестроен, возможно, на этаж поднят. Характерен немецкий первый этаж. Очень уж низкая гостиная, со вставленными потолочными, типично немецкими, балками.

А папаша Вальтера хорош! Он за своё нацистское прошлое законно отсидел, но выкрутился. И награбленное сохранил. А ведь старший сын его от наследства категорически отказался! Возможно, в пику отцу и женился на африканке? Да нет! Конечно, по любви. Хельга говорила, что жена его – красавица. Есть особый шарм у эффектных чёрных женщин. А младший сын, Вальтер, не устоял. Наследство принял. Теперь мне понятно, почему Гертруд так сказала о концертных деньгах. Наследство для неё греховно, деньги от него жгут её невинную душу и будут жечь всю жизнь.

Гансу Клара наша очень приглянулась, а вот он ей нет. И не потому, что внук нациста. Просто не понравился, и всё тут!

Я докурил последнюю сигарету и тщательно загасил её. Здесь у нас в саду по халатности однажды пожар случился.

Пора домой. Что ж, муха, лети на свободу, раз она тебе дороже плена! И я настежь отворил дверь.

Гоша

Ольга влетела в дом оживлённая и распаренная. Июль, полдень. В руках она держала нечто трепетное, завернутое в кофточку.

– Посмотри, что я принесла.

Она положила свёрток на обеденный стол в кухне и осторожно развернула его. Яков, давно не видевший свою жену такой возбуждённой, бросил взгляд на стол. Среди складок материи лежал птенец.

– Ну вот, этого нам ещё не хватало! – сказал он. – Ты где его подобрала?

– Он сам ко мне полз.

– Да ну! Прямо-таки захотелось ему дуэтом почирикать, – не раздражаясь, молвил Яков.

Он посмотрел внимательно на Ольгу, и ему стало ясно, что она попытается оставить птенца дома.

– Правда-правда, Яша! Я загорала на лужайке у дороги. Он, видимо, вывалился из гнезда и как-то странно полз. Прямо на меня. Могла я его оставить? Там по ночам лисы бегают, а по дорожке велосипедисты ездят. Он же крошечный. Как мышонок.

Яков ещё раз глянул на гостя. Даже ещё не подлёток, но красив. Большие чёрные глазёнки, глубоко сидящие под надбровными дугами, круглая широкая головёнка и малюсенький изящный клювик, немного загнутый вниз – милый обаятельный птенчик!

– На тюленчика похож, – умилилась Ольга, как-то просительно произнеся фразу.

Мелькнула мысль: наверно, из хищных птиц? Несмотря на безусловно младенческий возраст, у него были довольно большие, узкие и вроде бы сформированные крылья, несколько раздвоенный хвостик. Признаков беспокойства птенец не проявлял.

– Ты, конечно, гнезда не видела? – спросил Яков. – Хорошо. Оставим. Пусть поживёт, пока научится летать. Утром с прогулки принесу ему веточек и листьев. А где он будет у нас жить? И что будет есть?

День второй

У Ольги и Якова детей не было. Так получилось. Семья этнически смешанная. Она русская, он еврей. К шестидесяти годам они эмигрировали в Германию. Жили всегда дружно. В СССР у них в доме бывали и кошки, была и собака. Но как-то всё это естественным образом ушло. Обходиться с домашними животными они умели, но здесь – другое дело. Пусть птичка, но не домашняя. И ведь ничего, что существо крошечное. Оно дышало. У него были те же, что и у людей, четыре органа чувств, которые манифестировали: мы хотим жить, коль произведены на свет божий. У обоих при взгляде на птенца, пробуждались нормальные родительские чувства, которых они раньше не испытывали.

Утром, едва проснувшись, Ольга, как бы вообще и в воздух сказала:

– Пойду на балкон посмотрю, что делает Гоша.

– Гоша? – удивился Яков. Он уже давно не спал, но любил лежать в постели, обдумывая планы на день.

– Почему Гоша? – Яков попытался догадаться о чём идёт речь.