Времена - [74]

В пять часов, за традиционным немецким чаем, я не выдержал и, немного провоцируя, спросил Вальтера, мужа Гертруд:

– Вальтер, сколько у тебя получается пшеницы на гектар?

– А ты что думаешь? – он лукаво улыбнулся.

– У нас, в средней полосе России, собирали двадцать центнеров с гектара, разумеется, не жирно. Но ведь собирают на серозёмах! – сказал я, намекая на то, что и его земли таковы, следовательно, не ожидаю многого, но любопытно. – Но знаешь, – продолжал я патриотически вызывающе, – на Кубани у нас снимают шестьдесят!

– Марк, – скромно ответил он, – я собираю сто.

* * *

Гостевым у Шаумбергеров был третий этаж. Здесь располагались спальные «кельи» чердачного типа со слуховыми окнами конструкции люкарна, то есть их можно открывать как обычные окна, дышать свежим воздухом, обозревать городок. Но оставаться в комнате мне не хотелось, я предпочитаю бродить, поэтому спустился в сад. Он был разбит правее жилого дома, большой, с аллеями, клумбами и прудом, затенённым старыми ивами. На одной из дорожек повстречался мне Ганс, сын Шаумбергеров. Типичный Ганс: светловолосый, голубоглазый, стройный.

Меня ожидал сюрприз. Парень говорил по-русски. Конечно, с акцентом, не мог вспомнить некоторые слова. Гертруд почему-то о его владении русским языком не упоминала. Ещё большей неожиданностью оказалось его отличное знание русской истории.

Скажу честно, я понятия не имел об особенностях двора великого князя московского Василия III и о том, что он был женат на Елене Глинской, литовке, не любимой ни боярами, ни народом. От Ганса же я узнал, что иноземцев в России XVI века уважали, что язык российский был известен в Европе и говорили на нём даже в Турции и Египте, поскольку немало православных приняли там ислам. В России их называли ренегатами. Вдохновившись моим вниманием, Ганс потащил меня в дом наверх.

– Смотрите, Марк, – и он показал мне небольшой при-дверный коврик. – Мне доставляет удовольствие вытирать о него ноги, когда вхожу и особенно, когда выхожу. Отец привёз его специально из ГДР.

Я взглянул на коврик, который лежал около двери туалета. На нём были изображены портреты Маркса, Энгельса, Ленина. Я опешил…

* * *

К часу следующего дня стали собираться гости. По обычаю, прямо в саду поставили несколько столиков с винами и прохладительными напитками. Угощение предполагалось после концерта вместе с поздравлениями и подарками юбиляру. К моему удивлению, Гертруд вроде и не думала знакомить нас с гостями. Клара с Гансом убежали в укромный уголок сада, жена пошла пролистать ноты, а мне оставалось бродить и присматриваться к людям. Когда я приблизился к одной из групп, где говорили о политике, одна дама, весьма почтенного возраста, толкнула в бок активного вертлявого старичка и что-то ему тихо сказала. Тот нехотя развернулся и, не протянув мне руки, представился, начиная с вопроса:

– Музыкант? Мы родители Вальтера. Да-да, определёнными способностями вы обладаете, – как-то нелепо сказал он, явно что-то обобщая, и не дожидаясь моего ответа, повернулся к своим собеседникам.

Зазвонил колокольчик, созывая приглашённых в гостиную. Я, так и не поняв о каких способностях речь, и кто конкретно имеется в виду, не обращая внимания на неучтивость старика, поспешил в дом доказывать эти способности. Нам-то какое дело?! Нас пригласили отработать концерт. Это не наши семейные проблемы. Старикам, видимо, не нравится идея Гертруд, предположил я. Кому нужны нищие родственники?

Большой белый «Бехштейн» стоял в гостиной у лестницы, которая вела в верхние этажи. Наш ансамбль был готов, и мы начали концерт. Замечу, что немецкая публика реагирует совсем иначе, чем наша. Русские эмоциональны. Когда смотришь в зал, видишь на лицах отражение чувств. У немцев на лицах – маски, и только по завершении произведения может последовать шквал аплодисментов. Но даже если исполнение и не понравилось, вежливые аплодисменты обязательно будут.

Наше выступление приняли с восторгом. А после роскошного а-ля фуршет Гертруд пригласила меня в бюро. Из ящика стола она достала конверт, чтобы вручить его мне. Я протянул руку и… в третий раз за визит был сильно удивлён. Конверт был настолько толст, что не оставалось сомнений: денег там много.

– Gerty, was soll es?[23] – только и оставалось спросить.

– Бери, это ваши деньги, – сказала она и опустила глаза, что-то вроде утаивая.

3

Замок графа А. возвышался, как айсберг, среди отнюдь не бедных домов посёлка. Но большинство помещений не были жилыми. Первый этаж превратили в музей с прекрасной старинной мебелью и картинами. С посетителей брали плату. Всё-таки доход! Живут на втором. Остальные этажи пустуют, и окна их заколочены. В то время, о котором я сейчас вспоминаю, мы ещё не были достаточно близки с семьёй графа и вызвать их на откровенность было нелегко. Но загадка поведения Гертруд не давала мне покоя. Обычно за концерт мы получали триста марок и были довольны. В конверте же было тысяча двести. Почему?! Гертруд представлялась мне вполне порядочной женщиной. Наша Клара ей очень нравилась. Неужели она не оставляет надежду породниться, вопреки нежеланию родителей Вальтера? Но методы?! Соблазнять нас деньгами? Я стал осторожно наводить справки об этой семье у Штефани.