Вразнос - [2]

Это же — он. Это все он. Александр Айс.

— Лотта, Лотта!

— Ну что ты, спи!

— Я вот что подумал — может, найти запись этого музыканта? Позвонить в… как его, колледж? Уж больно мне понравилось. Есть в нем что-то! Ты уж поверь мне — я-то разбираюсь!

— Да нет у него записей, молодой еще. Потом — запишется. Спи ты уж!

— Потом будет не то, — укладывается старичок Джон. Хочет сохранить подольше радость от сегодняшней музыки, которая с ним — говорила, которая ему — обещала.

А на другом конце города — вечная жизнь, вечная радость — вот она, плещет и хлещет. Александр Айс и его цирк. Море вина и секса. Пить и наливать, нюхать и насыпать, ждать — и дожидаться. Подмахивать, хотеть, гладить — и снова хотеть — всю ночь. Вечная жизнь, вечная радость — бери, сколько здоровья хватит.

Рахманинов, какой Рахманинов? … Тело, руки, глаза… Жизнь.

Старичок Джон трогает языком саднящую ямку во рту.

3. БУДЕТ ПРИСТАВАТЬ — ТЫ ЕГО ПО СУСАЛАМ

Звон вилок. Фортепианные раскаты по радио:

— …Ну да, ну да… Чистенько.

Макс морщится. Утка не нравится? Вроде утушила. Болтать. Светская беседа. На секунду прислушиваюсь:

— А что? Вроде — музыка… Должно быть как-то по-другому? Ничего я в вашем Рахманинове не понимаю! — Я закапываю картошку на тарелке, авось не увидит, что не съела. Тянусь за вином.

— Вот именно. «Так и должно быть». Утку доешь? — он приподнимает тарелку, ставит вилку горизонтально, собираясь счистить утку мне на тарелку.

— Нет, не хочу.

На экране: «Отыграл. Кто по пиву-то со мной?».

Пожалуй! Вечером нечего делать. Помыть кастрюлю из-под утки. Завернуться в одеяло, лечь на щеку. Одним глазом читать, пока книжка не выпадет из рук. Сна — достаточно. Чего другого — дефицит.

— Пойду, пожалуй? Музыкант. Интересно.

— Будет приставать, — зевок, — ты его по сусалам.

Зевок. И на боковую. Пледик в клеточку.

— Не шуми… когда… придешь.

* * *

Сижу в богемном кафе. Тут у нас выдают культуру. Вокруг — лысые, с внимательными, вкрадчивыми глазами. Девушки — с цветными волосами. Женщины в этнических украшениях. Приятные голоса, раздражающие голоса, уверенные голоса.

Сижу. Тереблю брошку в виде котенка.

Вот он какой! Худой и черный. Маленькая голова. В свитере под горло. Кажется, никто не носит сейчас свитера? Как это… водолазка? Ну, привет.

— Что пьешь?

— Ммм… текилу, пожалуй!

— Шесть шотов текилы! — с небрежно-фамильярным жестом к официанту.

— Ну что ж. За знакомство?! Меня, кстати, зовут Александр.

— Да уж слышала.

И по чарочке текилы — и каждый профессионально закусывает лимончиком, зализывает сольцой.

— Ты замужем?

— Да, — говорю я, посмотрев на свои руки с вечным колечком, подарком подруги.

— Понятно.

— Понятно — что?

У него на пальце тоже — тонкое колечко.

— Ношу, чтоб не было вопросов, — объясняет он. — Знаешь, у нас в колледже все на виду.

И по чарочке текилы. Соль. Лимон.

— Давай играть в игру: ты задаешь один вопрос мне — любой, а я откровенно отвечаю, а потом я задаю.

— Ну, давай.

— Твоя очередь.

— Моя? Ну, ладно… Ммм… Ну… Ты хочешь детей? Потом. Когда-нибудь.

— Сдохнуть, как хочу!

Люди не умеют ни ждать, ни желать. И тут появляешься ты со своим «сдохнуть как хочу!» По мозгам шибает.

И не важно, что я не о том спрашивала. Я уже верю, если ты хочешь — так.

— Теперь ты.

И тут какой-то вопрос, на который я, конечно, мямлю. У меня нет к нему вопросов. Мне и так интересно на него смотреть.

— Пойдем куда-нибудь еще? Хорошо сидим…

Косые огни машин, то прыгающие, то замедляющиеся огни клубов и борделей. И напористый новый знакомый неожиданно тих. Худые черные музыканты на углу — он останавливается и тихо, намеком на движение, пританцовывает — плотно приник к звону саксофона, увел звук из черных рук, повел сам — притоптывая… повел саксофон, отвлекшись от меня. Потом поворачивается обратно — извини, исчез на минутку.

Красиво.

— …Зайдем ко мне?

— Просто посмотреть, как живешь.

Меня можно ловить на старые крючки. Я не возражаю.

А вот так вот живет. Аккуратно. Черные простыни. Стопка порножурналов. Фотографии на стене. Его фотографии. Много. Ребенком он был — ангелок. Я брожу между стопок журналов, чужая и мирная, пьяная, мне хорошо. Лежу, листаю журналы, жду, когда созреет мгновение, когда мне надо бы уж идти домой. Он наливает еще вина — и оставляет бродить. Дает мне дышать, не лезет. Но присутствует. Очень.

Я не привыкла к тому, чтобы меня красиво соблазняли. Соблазняли. И вообще… смотрели глазами.

Дыхание, которое не пахнет ничем, чистое юркое тело и черная одежда.

Не равнодушен. Взволнован. Но — оформленное, сдержанное волнение.

Легко с собой — легко с каждой.

Тихим голосом:

— Не возражаешь, если я разденусь и потрогаю себя?

Вот как, да?

Красиво раздевается. Небольшое соразмерное тело, длинные ноги, узкий таз, тонкая талия. Виляя тазом, как модель на подиуме, идет на кухню за вином. Возвращается. Улыбается — вот как поутру потянуться на балконе.

— Харррашо!

Не стесняясь и не прося ничего, не спеша, не проверяя мою реакцию, спокойно дрочит, не торопясь, играет вариации. Смотрит в пространство. Печально, спокойно. Контролируя. Кажется, все-таки мне можно протянуть руку и поучаствовать.

У меня давно растаяли какие-то возражения, которых и не было.