Вразнос - [2]
Это же — он. Это все он. Александр Айс.
— Лотта, Лотта!
— Ну что ты, спи!
— Я вот что подумал — может, найти запись этого музыканта? Позвонить в… как его, колледж? Уж больно мне понравилось. Есть в нем что-то! Ты уж поверь мне — я-то разбираюсь!
— Да нет у него записей, молодой еще. Потом — запишется. Спи ты уж!
— Потом будет не то, — укладывается старичок Джон. Хочет сохранить подольше радость от сегодняшней музыки, которая с ним — говорила, которая ему — обещала.
А на другом конце города — вечная жизнь, вечная радость — вот она, плещет и хлещет. Александр Айс и его цирк. Море вина и секса. Пить и наливать, нюхать и насыпать, ждать — и дожидаться. Подмахивать, хотеть, гладить — и снова хотеть — всю ночь. Вечная жизнь, вечная радость — бери, сколько здоровья хватит.
Рахманинов, какой Рахманинов? … Тело, руки, глаза… Жизнь.
Старичок Джон трогает языком саднящую ямку во рту.
3. БУДЕТ ПРИСТАВАТЬ — ТЫ ЕГО ПО СУСАЛАМ
Звон вилок. Фортепианные раскаты по радио:
— …Ну да, ну да… Чистенько.
Макс морщится. Утка не нравится? Вроде утушила. Болтать. Светская беседа. На секунду прислушиваюсь:
— А что? Вроде — музыка… Должно быть как-то по-другому? Ничего я в вашем Рахманинове не понимаю! — Я закапываю картошку на тарелке, авось не увидит, что не съела. Тянусь за вином.
— Вот именно. «Так и должно быть». Утку доешь? — он приподнимает тарелку, ставит вилку горизонтально, собираясь счистить утку мне на тарелку.
— Нет, не хочу.
На экране: «Отыграл. Кто по пиву-то со мной?».
Пожалуй! Вечером нечего делать. Помыть кастрюлю из-под утки. Завернуться в одеяло, лечь на щеку. Одним глазом читать, пока книжка не выпадет из рук. Сна — достаточно. Чего другого — дефицит.
— Пойду, пожалуй? Музыкант. Интересно.
— Будет приставать, — зевок, — ты его по сусалам.
Зевок. И на боковую. Пледик в клеточку.
— Не шуми… когда… придешь.
Сижу в богемном кафе. Тут у нас выдают культуру. Вокруг — лысые, с внимательными, вкрадчивыми глазами. Девушки — с цветными волосами. Женщины в этнических украшениях. Приятные голоса, раздражающие голоса, уверенные голоса.
Сижу. Тереблю брошку в виде котенка.
Вот он какой! Худой и черный. Маленькая голова. В свитере под горло. Кажется, никто не носит сейчас свитера? Как это… водолазка? Ну, привет.
— Что пьешь?
— Ммм… текилу, пожалуй!
— Шесть шотов текилы! — с небрежно-фамильярным жестом к официанту.
— Ну что ж. За знакомство?! Меня, кстати, зовут Александр.
— Да уж слышала.
И по чарочке текилы — и каждый профессионально закусывает лимончиком, зализывает сольцой.
— Ты замужем?
— Да, — говорю я, посмотрев на свои руки с вечным колечком, подарком подруги.
— Понятно.
— Понятно — что?
У него на пальце тоже — тонкое колечко.
— Ношу, чтоб не было вопросов, — объясняет он. — Знаешь, у нас в колледже все на виду.
И по чарочке текилы. Соль. Лимон.
— Давай играть в игру: ты задаешь один вопрос мне — любой, а я откровенно отвечаю, а потом я задаю.
— Ну, давай.
— Твоя очередь.
— Моя? Ну, ладно… Ммм… Ну… Ты хочешь детей? Потом. Когда-нибудь.
— Сдохнуть, как хочу!
Люди не умеют ни ждать, ни желать. И тут появляешься ты со своим «сдохнуть как хочу!» По мозгам шибает.
И не важно, что я не о том спрашивала. Я уже верю, если ты хочешь — так.
— Теперь ты.
И тут какой-то вопрос, на который я, конечно, мямлю. У меня нет к нему вопросов. Мне и так интересно на него смотреть.
— Пойдем куда-нибудь еще? Хорошо сидим…
Косые огни машин, то прыгающие, то замедляющиеся огни клубов и борделей. И напористый новый знакомый неожиданно тих. Худые черные музыканты на углу — он останавливается и тихо, намеком на движение, пританцовывает — плотно приник к звону саксофона, увел звук из черных рук, повел сам — притоптывая… повел саксофон, отвлекшись от меня. Потом поворачивается обратно — извини, исчез на минутку.
Красиво.
— …Зайдем ко мне?
— Просто посмотреть, как живешь.
Меня можно ловить на старые крючки. Я не возражаю.
А вот так вот живет. Аккуратно. Черные простыни. Стопка порножурналов. Фотографии на стене. Его фотографии. Много. Ребенком он был — ангелок. Я брожу между стопок журналов, чужая и мирная, пьяная, мне хорошо. Лежу, листаю журналы, жду, когда созреет мгновение, когда мне надо бы уж идти домой. Он наливает еще вина — и оставляет бродить. Дает мне дышать, не лезет. Но присутствует. Очень.
Я не привыкла к тому, чтобы меня красиво соблазняли. Соблазняли. И вообще… смотрели глазами.
Дыхание, которое не пахнет ничем, чистое юркое тело и черная одежда.
Не равнодушен. Взволнован. Но — оформленное, сдержанное волнение.
Легко с собой — легко с каждой.
Тихим голосом:
— Не возражаешь, если я разденусь и потрогаю себя?
Вот как, да?
Красиво раздевается. Небольшое соразмерное тело, длинные ноги, узкий таз, тонкая талия. Виляя тазом, как модель на подиуме, идет на кухню за вином. Возвращается. Улыбается — вот как поутру потянуться на балконе.
— Харррашо!
Не стесняясь и не прося ничего, не спеша, не проверяя мою реакцию, спокойно дрочит, не торопясь, играет вариации. Смотрит в пространство. Печально, спокойно. Контролируя. Кажется, все-таки мне можно протянуть руку и поучаствовать.
У меня давно растаяли какие-то возражения, которых и не было.
Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
ДРУГОЕ ДЕТСТВО — роман о гомосексуальном подростке, взрослеющем в условиях непонимания близких, одиночества и невозможности поделиться с кем бы то ни было своими переживаниями. Мы наблюдаем за формированием его характера, начиная с восьмилетнего возраста и заканчивая выпускным классом. Трудности взаимоотношений с матерью и друзьями, первая любовь — обычные подростковые проблемы осложняются его непохожестью на других. Ему придется многим пожертвовать, прежде чем получится вырваться из узкого ленинградского социума к другой жизни, в которой есть надежда на понимание.
В подборке рассказов в журнале "Иностранная литература" популяризатор математики Мартин Гарднер, известный также как автор фантастических рассказов о профессоре Сляпенарском, предстает мастером короткой реалистической прозы, пронизанной тонким юмором и гуманизмом.
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.