Врата в рай - [10]

Не хочу об этом говорить. Эти ужасные бесконечные секунды, когда впервые в жизни я слышал только тиканье наручных часов. Но не могу не вспоминать снова и снова о том, что чуть было не произошло: «Фотограф из "Тайм-Лайф" застрелен во время рейда эскадрона смерти в Сальвадоре». Конец Эллиоту Слейтеру, который вместо этого мог бы писать в Беркли великий американский роман или кататься на лыжах в Гштааде.

Эта новость не продержалась бы и двух дней.

— Но мужчины именно такого типа и приходят сюда, Эллиот, — спокойно ответил Мартин. — Мужчины, которые не подчиняются никому и ничему в этом мире. Мужчины, которые держат в руках власть и которым надоело запугивать остальных. Они приходят сюда, чтобы их вывернули наизнанку.

Похоже, я даже улыбнулся. Хорошее выражение — «вывернули наизнанку».

— Не старайся причесать свои фантазии. Эллиот. Просто поговори со мной. Ты замечательно выражаешь свои мысли. Большинство мужчин, которые сюда приходят, прекрасно излагают. У них живое и богатое воображение, хорошо развитые фантазии. Я не выслушиваю их фантазии, как врач. Для меня это просто истории. Как для литератора, если тебе будет угодно. Может быть, тебе не помешает немного выпить, чтобы было легче говорить? Виски или вино?

— Виски, — рассеянно ответил я, хотя напиваться не входило в мои планы. — В частности, у меня была одна такая фантазия, — сказал я, глядя, как он встает и идет к бару. — Она завладела мной, когда я был еще подростком.

— Расскажи мне.

— Боже, вы даже не представляете себе, как это было ужасно — эти фантазии! Я считал себя просто ненормальным, ведь все остальные, тащились от разворотов в «Плейбое» или от девчонок из группы поддержки на футбольном поле.

«Джонни Уокер. Блэк лейбл». Удачный выбор. Просто добавить немного льда. Даже запах и ощущения от толстого хрустального стекла в руке возымели действие.

— Люди, обсуждая свои фантазии, нередко говорят только о том, что допустимо, — заявил он, усаживаясь обратно за стол. Он не пил, только попыхивал трубкой. — Они говорят штампами, но вовсе не о том, что на самом деле себе представляют. Как думаешь, скольких твоих одноклассников обуревают аналогичные фантазии?

— Ну, обычно я представлял что-то из древнегреческой мифологии, — ответил я. — Мы все были юнцами, жившими в огромном греческом городе, и каждые несколько лет семерых из нас — ну, как в мифе о Тезее — отправляли в другой город в сексуальное рабство. — Я глотнул еще немного виски и продолжил: — Это был древний священный обычай. Но несмотря на всю почетность быть избранным, все мы немного страшились этого. Нас отводили в храм, и жрецы в своем напутствии говорили о необходимости подчиниться всему, что может произойти в том городе, а наши половые органы посвящаются богам. И так было из поколения в поколение, но мальчики постарше, которые уже через все это прошли, никогда не рассказывали нам, что нас ждет. Как только мы прибыли в другой город, с нас сняли одежды и выставили на продажу по наивысшей цене. Служить мы должны были несколько лет. Считалось, что мы приносили удачу купившим нас богатым людям, так как олицетворяли собой плодородие и мужскую силу, совсем как Приап в римском дворике, Герма на дверях в Греции.

Как странно и непривычно было рассказывать все это даже такому прекрасному слушателю, как он. И тем не менее он явно не выглядел шокированным.

— Хозяева нас холили и лелеяли. Но мы не были для них людьми. Мы были полностью подневольными, игрушками в их руках. — Тут я сделал еще глоток, подумав, что, может, это и к лучшему: дать выход всему, что накопилось. — Я хочу сказать, нас били, морили голодом и к нам применяли сексуальные пытки. А еще водили через весь город на забаву хозяину, заставляли стоять в воротах в состоянии полового возбуждения к вящему удовольствию прохожих. Примерно так. Мучить нас было своего рода религиозным обрядом, а нам надлежало скрывать наши страхи и чувство унижения.

«Неужели я все это сказал?»

— Убийственная фантазия, — вполне искренне произнес Мартин, задумчиво приподняв брови. — Все наилучшие составляющие. Ты не только получил «отпущение» и позволение получать удовольствие от перерождения, но и придал всему этому религиозную окраску. Прекрасно.

— Но послушайте, мой ум напоминает мне цирк, где одновременно идут представления на всех трех аренах, — покачал я головой и, не выдержав, рассмеялся.

— Что вполне типично для садомазохистов, — объяснил он. — Мы все немножко «цирковые животные».

— Но здесь должны быть рамки, — ответил я. — Очень четкие. Даже речи быть не может, чтобы делать это под давлением. И все же принуждение обязательно должно присутствовать.

Я поставил пустой стакан на стол, и мой собеседник тотчас же поднялся, чтобы наполнить его.

— Я просто хочу сказать, что в хорошей фантазии должны одновременно присутствовать и согласие, и принуждение, — объяснил я. — И должно быть унижение на фоне тяжелой внутренней борьбы, когда одна часть тебя хочет этого, а другая — нет. И тогда можешь принять полную деградацию и даже полюбить это чувство.

— Вот именно, — подтвердил Мартин.

— Мы были объектами презрения и одновременно преклонения. Мы были загадкой, нам никогда не дозволялось говорить, — продолжил я свой рассказ.