Врата тьмы - [56]

«По крайней мере я умру быстро, — мелькнула вялая мысль. — И пусть Тьма поцелует меня в задницу».

Раздался звук арфы. Странный и причудливый мотив, потому что мало оставалось целых струн.

Стук копыт стал тише и смолк совсем.

Роланд осмелился открыть глаза, и арфа умолкла. Он скорее почувствовал, чем услышал, как кто-то подходит сзади, и, не уверенный, что поступает правильно, медленно повернулся.

Конь стоял от него на расстоянии меньше корпуса, а всадник закинул поводья на богато украшенную луку седла. Черные с серебром перчатки были сняты, обнажив в буквальном смысле лилейно-белые руки. Тонкие пальцы взметнулись и сняли шлем в виде птичьей головы. Роланд понятия не имел, что за птица была изображена, — он знал только голубей, а это точно был не голубь. По плечам и груди рассыпалась волна эбеновых волос, а из-под разлетающихся бровей на него с любопытством смотрели изумруды глаз.

Роланд проглотил слюну. Если не считать Эвана, перед ним было самое красивое создание, какое он когда-либо в жизни видел — от мочек филигранных ушей до точеной линии щек и влажного блеска чуть поджатых губ.

— Та арфа, что имеешь ты… — Голос, пусть жесткий и недоверчивый, красотой не уступал лицу. — Как завладел ты ею?

— Я, э-э… я ее спас. — Роланд никак не мог собраться с мыслями.

— Отколь?

Роланд поправил ленту, смутно ощутив боль в ране и стекающую внутрь джинсов кровь.

— Э-э… из пещеры великанов. — И, чувствуя, что это необходимо, добавил: — Мадам.

— Она принадлежала брату моему.

Роланд прикинул, какой именно кучей гниющего мяса мог быть ее брат, но сказал только:

— Мне очень жаль.

— Ты человек еси.

Это вряд ли был вопрос, так что Роланд промолчал, поглощенный созерцанием ее красоты.

— И все же арфа признала тебя. — Всадница нахмурилась, и ее красота изменилась, но не уменьшилась. — Не Бард ли ты случайно?

— Я… да. — Он вспомнил слова дяди Тони о бардах. — То есть я бард, но еще семь лет должно пройти.

Она пожала плечами, отметая в сторону оставшиеся семь лет, и повторила:

— Бард.

— Ваше высочество…

Роланд вздрогнул: это заговорил один из всадников. Глядя в глубокие глаза дамы, Роланд забыл, что они не одни.

— …Что делать с ним?

— Возьмем его с собой. — Она улыбнулась, и у Роланда сердце пропустило удар. — Давно уже без музыки наш холм.

Качаясь за седлом, Роланд старался присматривать одним глазом за Терпеливой, другим — за арфой, и обоими — за всадницей с птичьей головой на шлеме, наживая себе головную боль в придачу к боли с другого конца. Пока что, как он мог видеть, — а видеть он мог не очень много из-за темноты, тряски и страха сорваться под копыта скакавших сзади, — инструменты устроились лучше, чем он сам. У всадника, за которым он сидел, был шлем с кошачьей головой, и хотя Роланд, чтобы удержаться, цеплялся изо всех сил за его талию, было абсолютно непонятно, мужчина это или женщина.

Холм оказался той самой серой глыбой в степи, к которой Роланд шел почти весь день; в этом он убедился, когда глыба выступила из тьмы. Принцесса махнула рукой, и большой кусок холма растаял в воздухе. Из отверстия заструился бледный сероватый свет. Кони и всадники двинулись вперед, и Роланд, страдающий от боли в соответствующих частях тела, непривычных к верховой езде, был ввезен под землю.

Через несколько минут он, прикрывая руками Терпеливую, оглушенный игрой света и красок, вошел, прихрамывая, вслед за принцессой в огромные резные двери. Как сквозь туман видел он высокую сводчатую комнату, полную людей, и слышал ропот удивления, сопровождавший их путь. Он не сводил глаз с принцессы, и звучащая в нем мелодия в ее честь заглушалась всплесками боли и страха.

А на другом конце комнаты стоял помост, и когда Роланд с принцессой приблизились, люди расступились, и они предстали перед человеком на черном троне.

«Боже мой, как они похожи», — была первая мысль Роланда. Вторая: «Я что, с ума сошел?»

У человека на троне волосы были темно-красные, а глаза — светло-серые.

— Вернулась рано ты сегодня ко взору моему, леди дочь моя. — В голосе его не слышалось удовольствия по этому поводу. — Что ж принесла ты мне?

— Две вещи, лорд отец мой. — Она подняла арфу. — Найдена арфа брата моего, и тот, кто нес ее, — Бард сам. — Она чуть помолчала и добавила без выражения: — Бард-человек. Его признала арфа.

Роланд чувствовал, что все глаза обращены на него. Прикованный к месту пронзительным взглядом короля, он понял, почему отец и дочь показались ему похожими, несмотря на полное различие мастей: одно и то же выражение, одни и те же повадки.

— Я заключить могу, — сухо произнес король, — что не в бою ты сына моего сразил и арфу вынул не из рук его умерших?

— Нет, сэр.

А откуда у него арфа? Казалось, он не помнит ничего, что было до первого взгляда принцессы. Он приложил усилие, чтобы пробиться сквозь тьму и вытащить ответ.

— Я, э-э, спас ее из пещеры великанов.

— Жаль. Но великаны голос его заглушили, и вышло то же.

У Роланда создалось впечатление, что покойный принц был не особенно здесь любим. А король продолжал:

— Ты спас одно из величайших сокровищ королевства моего. Проси — и да исполнится твое желание.