Врата тьмы - [55]

«Ребекка», — произнес он про себя ее имя, прикидывая, что ему известно. Была бы она просто невинной, он бы смял ее с большим удовольствием, но она была еще и дурочкой, и это ее спасало. Что за радость, когда жертва не понимает, что с ней случилось? Нет, лучше разрушить тщательно созданную структуру ее мира, сбить равновесие, необходимое ей для восприятия жизни, а потом, хнычущую и ревущую, сбросить на руки Свету как лишнее бремя и помеху.

Подумав о том, как Адепт Света окажется в тисках столь жестокой и утонченной дилеммы, Адепт Тьмы медленно и широко улыбнулся. Если он уйдет, то люди, столь ему дорогие, пострадают из-за своей тяги к Свету, из-за вожделения к нему. А если он останется, то будет сильно ограничен в возможностях поиска. Не остановлен, но наполовину все же связан.

— Я — гений, — вполголоса произнес Адепт Тьмы и выпрямился, увидев приближающуюся жертву.

Следуя заведенному порядку, Ребекка разглядывала витрины всех лавок, но не видела украшений, хотя они весело блестели в лучах послеполуденного солнца, старались привлечь ее внимание. Роланд исчез, похищенный Тьмой, и ей было не до драгоценностей. Дойдя до последней витрины, Ребекка насупилась. Чего-то не хватало. Взгляд ее упал на часы с двумя большими изумрудами. Часы ей сказали, что уже две минуты четвертого.

Две минуты четвертого.

Что случилось с колоколами?

У Ребекки заколотилось сердце, как бывало, когда что-то было неправильно.

Что случилось с колоколами?

Три минуты четвертого, сказали часы.

Четыре минуты четвертого.

Пять минут четвертого.

Что случилось с колоколами?

Не в силах больше выдержать, она повернулась и, переполненная тревогой, стала переводить глаза с одной башни на другую.

— Звони, — молила она, — звони!

И Адепт Тьмы почувствовал, что колокола в его хватке зашевелились. Он прижал сильнее. Они задрожали и двинулись снова.

— Не может быть! — зарычал он.

Постепенно, рывок за рывком, колокола вырвались на свободу. Он не пускал, но не мог их сдержать, и когда они зазвонили, каждый удар отдавался дикой болью у него в голове, и он завопил и бесполезным жестом закрыл уши руками. Он знал, что его оружие отбито врагом и что враг это знает, и, визжа от ярости, Адепт Тьмы исчез.

Ребекка с облегчением вздохнула, поскольку образ мира не изменился. Конечно, часы в лавке старьевщика просто спешили.

Солнце клонилось к закату, и стала быстро спадать дневная жара. Роланд поежился, тонкая футболка почти не защищала от холода. Слегка покачиваясь, он смотрел на заходящее солнце. Бог знает, сколько времени двигался он в сторону какой-то серой глыбы вдали, но она все не приближалась. Вдруг у него подкосились ноги, и он тяжело плюхнулся на траву.

«Это просто смешно, — подумал Роланд, глотая кровь. Он слегка прикусил язык и был до сумасшествия рад даже такой влаге. — Сейчас только семь. От медведей я ушел около одиннадцати. Всего восемь часов. Не может быть такой жажды».

Однако она была. А еще он устал, обгорел на солнце и замерз.

Солнце закатилось за горизонт, и температура скакнула еще на несколько градусов вниз. Обхватив себя руками, Роланд подумал, какие сюрпризы преподнесет ему ночь. Вервольфы. Вампиры. Гули. Стадо топочущих драконов. Диких зверей он не видел, но это еще не значит, что их нет. А здесь они скорее всего выходят с наступлением темноты. Если он, конечно, продержится на холоде столько, что они успеют до него добраться.

Посмотрев на небо, Роланд снова вздрогнул, но теперь уже не от холода. Вокруг него небо аккуратно накрыло землю черным непроницаемым занавесом. В этой кромешной тьме Роланд ощутил себя единственным оставшимся в мире живым существом, и сама Вселенная кончалась на расстоянии вытянутой руки. И только успокаивающая тяжесть гитарного футляра возле ноги и зажатой под мышкой арфы удерживали его от хандры.

В конце концов Роланд начал клевать носом и, устав отчаиваться, заснул.

Его разбудила арфа, послав в ночь поющую ноту. Роланд поднял голову и в первый момент не мог понять, где находится. Потом вспомнил и застонал. Все это не было сном.

Пока он спал, взошла полная луна и засияла высоко в беззвездном небе. Каждая травинка бесконечной степи отсвечивала серебристым краем над своей отчетливой тенью. Присмотревшись, можно было углядеть более темную тень — от глыбы, что служила ему ориентиром.

Вдалеке послышался раскат грома. Он приближался, становясь громче и шире.

— Погоди! — Роланд вскочил на ноги, глаза его стали круглыми, дыхание участилось. — Это не гром, это…

Из тьмы вылетели два ряда всадников, вспыхнули в лунном свете серебряные украшения доспехов. Роланд застыл столбом, а они летели прямо на него, но в последний момент, когда кони и всадники заполнили собою зрение, слух и обоняние, ряды разделились, обтекая его с двух сторон в бешеном галопе.

Насколько мог судить выросший в городе Роланд, кони были самыми обычными конями, и пугали они каким-то диким взглядом, массивными копытами и оскалом длинных зубов. Всадники же были одеты в фантастическую броню, и кто знает, что скрывалось под ней. Видно было лишь, что у них две руки, две ноги и одна голова.

Роланд почти не удивился, когда у его ног в землю воткнулось первое копье. Второе зацепило плечо, оставив тонкую полоску крови, и Роланд зайцем метнулся в сторону; из глубины глотки наружу рвался вопль. А когда третье пронзило край бедра, боль слилась с ужасом, и трудно было сказать, где кончается одно и начинается другое. Его окружили со всех сторон: не спрятаться, не убежать, и он, дрожа, закрыл глаза и стиснул зубы, чтобы не крикнуть.