Врата Лилит (Проклятие Художника) - [16]

— Хотите, я Вам пару банок с собой дам? — вдруг наивно воскликнул Ганин и как-то по-детски широко улыбнулся. — У меня ещё есть!

— Я их у тебя куплю — по тысяче за штуку! — и Никитский засмеялся громким и неприятным металлическим смехом.

Отсмеявшись, Никитский, наконец, отодвинув пустую чашку, уже серьезно сказал:

— Так вот, Ганин, зачем я к тебе приехал… Выставка завтра будет открыта в 12 часов. Открывать будет губернатор — я его сам об этом попросил — в Центральном Музее, на улице Верещагина, 15, в главном выставочном зале. Тебе надо быть пораньше — смотри не опоздай! У тебя есть смокинг?

Ганин спрятал глаза и покраснел.

— Я так и знал… Я тебе привез три комплекта, посмотри. Если бы сам приехал, мои девочки тебя бы одели как следует! Кстати, лучше я за тобой своего шофера пришлю, а то проспишь ещё. Да… Там будет куча репортеров, будут задавать вопросы — про меня, Ганин, ни-ни! Ты со мной «познакомишься» прям там, на выставке. Все будет проходить под знаком федеральной программы по развитию культуры, искусства, ну и всякой такой хрени, не важно… Мне светиться там пока нельзя. Но когда пойдет ажиотаж и все такое — я — твой агент, все покупки — только через меня и мое агентство, понял? Я сам диктую цены, беру комиссионные… Да ты не бойся! — тут он хлопнул здоровенной волосатой ручищей по плечу Ганина и ухмыльнулся, свернув золотой коронкой. — Комиссионные пойдут на благотворительный фонд — вот его мы с тобой и попиарим по полной. Скоро будут выборы губернатора, у меня есть кое-какие планы… Ты меня понял?

Ганин быстро кивнул — у него итак кругом шла голова от всего происходящего: будет выставка, будут продажи, а это — самое главное, все остальное ничуть не оставалось ни в его памяти, ни в его сердце.

— Ну, вот и договорились! — удовлетворенно облокачиваясь на спинку стула, сказал Никитский. — Я к тебе приставлю одного человека, он будет с тобой работать во всем, что касается продвижения, продаж и всего прочего. Познакомишься прям на выставке… Ну а теперь, пойдем, покажи мне свои старые работы. Куплю у тебя что-нибудь на первый раз, а то не могу смотреть на эту конуру и на этот бомжовский прикид у тебя… — Никитский резко встал со стула.

— Придется лезть на чердак… — виновато разводя руками, сказал Ганин.

— Ничего другого я здесь и не ожидал, — хмыкнул Никитский и полез по скрипучей лестнице на чердак.

… - Опа-а-а-а! Вот это новость!!! — удивленно и радостно воскликнул Никитский, только что забравшийся на самый верх.

— Что? Что там, Валерий Николаевич? — Ганин запыхался, карабкаясь по крутой лестнице, а поднявшись, некоторое время не мог отдышаться, а когда, наконец, отдышался, то увидел, как Никитский с нескрываемым восхищением смотрит на портрет «мечты поэта».

— Фантастика, просто фантастика… — как-то сладострастно причмокнул губами Никитский. — И где ты такую кралю откопал, Ганин? Просто конфетка…

Ганину стало как-то не по себе — эти сладострастные взгляды, эти причмокивания… Ему показалось, что, наверное, то же самое должен чувствовать отец, когда случайно застает свою взрослую дочь в объятиях какого-то незнакомца. Ганин робко взглянул на портрет и… ему на мгновение показалось, что он разделяет его чувства: в фиалковых глазах девушки куда-то запропастились веселые искорки, зрачки вроде бы стали узкими, как иголочки, появился какой-то презрительный прищур, уголки губ вроде как стянулись в гримасе отвращения…

— Сколько ты запросишь за этот портрет? 20, 30, 40, 50? — с каким-то возбужденным придыханием спросил Ганина Никитский, не отрывая взгляда от девушки, буквально пожирая и раздевая её глазами.

— Я… я… я… вообще-то я не рассчитывал её продавать, да и выставлять тоже… Это моя фантазия, моя мечта…

— … Твоя фантазия теперь тебе принесет нормальные деньги! Давай, плачу 50 — и мы в расчете! Тебе как раз и на дом нормальный хватит, и на машину, и на прочее барахло. Ганин только разевал рот, как рыба, выброшенная на берег, и ничего возразить не мог…

— Ну, пока все, мне пора! Остальное посмотрю в следующий раз. Думаю, если выставка пройдет успешно, все твои картины будут раскупаться на «ура» и твой чердак опустеет. — Никитский решительно схватился за раму и… Но портрет поднять не смог! Хотя картина была довольно большая, в натуральную величину, но Никитский был мужчиной атлетического телосложения — его кулаки были чуть ли не с половину головы Ганина! — раньше он, насколько помнил Ганин, профессионально занимался боксом, тяжелой атлетикой, а в молодости воевал в Афганистане… — Что за черт, Ганин!? Он что у тебя — приклеенный?! — сконфузился Никитский и в его обычно холодных, бесстрастных, «волчьих» глазах появилось — уже во второй раз! — хоть какое-то чувство — чувство недоумения и гнева. Никитский был не из тех, кому кто-то или что-то отказывает!

— Сейчас, сейчас, — затараторил Ганин, — сейчас, Валерий Николаевич! Позвольте мне, я попробую! Может, Вы не так взяли его…

Ганин подошел к портрету, быстрым движением вытер слезу со щеки и также быстро поцеловал дешевенькую деревянную раму, послав мысленный сигнал «Прости, так надо!», а потом взял картину и… легко поднял её!