Вранова погоня - [18]

– Давно тебя не было, Ник. – Сейчас, когда она знает, как устроен мир – все эти миры! – ей легче. Сейчас она знает правила игры и даже может подыграть собственным галлюцинациям. Это так забавно – беседовать с галлюцинацией. Еще бы кто-нибудь убавил боль, хоть чуть-чуть…

– Да, Элли. Меня давно не было. – На лоб легла горячая и тяжелая ладонь. Слишком горячая, слишком тяжелая. Ничего, она потерпит. – Как ты себя чувствуешь?

А может, и глаза открыть? Может, галлюцинация слуховая станет еще и зрительной? Два удовольствия в одном флаконе.

– Я хорошо, Ник. Просто замечательно… – Сначала сказала и только потом открыла глаза.

Он повзрослел. На висках легкая, едва заметная проседь, сизая щетина на подбородке, а во взгляде что-то такое… Плевать что, только бы не жалость и не брезгливость. Потому что настоящий Никита именно так бы на нее и посмотрел. Любой человек так бы посмотрел. Но этот не настоящий, этот – порождение ее воспаленного, одурманенного наркотиками мозга. Очень реалистичное порождение. Хоть портрет пиши. У нее никогда не получались портреты, но сейчас вот захотелось. Она напишет портрет Никиты и спрячет его под матрас, чтобы Януся не нашла. Должно же у нее хоть что-нибудь от него остаться.

– Я напишу твой портрет. – У нее даже улыбнуться получилось. Губа, правда, тут же закровила, но это ведь такая ерунда.

– Зачем? – спросил Никита своим таким привычным, таким серьезным тоном. – Зачем тебе мой портрет, Элли?

– Пусть будет хотя бы портрет, если нет тебя. – Бредовому порождению не нужно врать, ему можно говорить правду. Интересно, а пить у него можно попросить? Было бы забавно. – Можно мне воды?

– Можно. – Он осторожно снял с кровати урчащую кошку, протянул Эльзе чашку. – Пей.

Вода была вкусная. Настолько вкусная, что пить медленно и аккуратно не получалось. Эльза закашлялась, начала задыхаться.

– Не спеши! – Никита подхватил ее под плечи, приподнял. Держал крепко, в лицо заглядывал сосредоточенно и так же сосредоточенно стирал с ее лица пролитую воду.

Настоящий! – озарило ее. Не призрак и не бредовое порождение, а настоящий Никита Быстров. Смотрит на нее вот такую… никчемную, изображает участие, пытается помочь. А ей не нужна его помощь! Уже не нужна! Ей вообще ничего не нужно, и от прикосновений этих больно!

Зубы впились в шершавую, пахнущую дезсредствами ладонь, на губах стало солоно и горько одновременно. Чтобы не прикасался даже… чтобы не смел ее жалеть…

Он отдернул руку, зашипел почти по-кошачьи. Эльзе даже подумалось, что ударит. Другой бы непременно ударил. Да она бы и сама… А он лишь зло мотнул головой. Или даже не зло. Где ж ей разобраться в чужих эмоциях, когда собственных столько, что аж нечем дышать!

А дышать и в самом деле нечем и больно, а внутри горячо. Что-то огненное вливается в вену через иглу вот из того флакона, вымывает остатки таблеток, возвращает Эльзу из того мира в этот. А она не хочет возвращаться! Ни за что!

И она закричала. От боли, от стыда, от безысходности, от осознания того, что он ничего о ней не знает и ничего не понимает. Закричала, забилась затылком о мягкое изголовье кровати. Был бы там кирпич или булыжник какой, она бы ударилась посильнее, и все… А так глупо и бессмысленно, и Никитина ладонь снова на ее лбу, давит, прижимает, не позволяет причинить себе даже минимальный вред. Он ведь доктор, он должен спасать таких, как она. Даже таких, как она…

– Эльза, не надо! – Он говорил одновременно тихо и зло. Говорил и продолжал прижимать ее голову.

– Пусти! Отпусти! Развяжи меня! – Она еще что-то кричала, но не слышала ни собственного голоса, ни его. Перед глазами плавали клочья кровавого тумана, и из-за этих клочьев она не видела Никитиного лица. Хорошо.

– …Слышу, очнулась наша спящая красавица! Очнулась и уже задала Никитосу жару!

Этот веселый, с легкой хрипотцой голос Эльза тоже помнила. И голос, и его обладателя.

– Пригодились ремешки? А, Ник? Ты бы ее без них не удержал. Она бы тебя без них порвала как Тузик грелку.

– Уже порвала, – прохрипел Никита.

– Укусила, что ли? Плохо. – А вот сейчас он не шутил, сейчас он встревожился не на шутку. – Рану обработал? Не хочу сказать ничего плохого, но у нее такой анамнез. Надо будет потом провериться…

– Заткнись! – рыкнул Никита и перестал прижимать Эльзу к койке. – Ты видишь, она не в себе! Ей больно, Ильюха!

И больно, и стыдно, и дозы хочется, а жить нет. Но хуже всего, как ни странно, стыд. Какая она сейчас? Во что одета? Одета ли вообще хоть во что-нибудь? А мылась в последний раз когда? Тогда же, когда вены резала? Если так, то еще ничего, можно сказать, совсем чистая.

Мысли были такие дикие и такие нелепые, что Эльза расхохоталась. Она билась затылком о подушку и хохотала, как сумасшедшая. Впрочем, почему как? Януся всегда говорила, что Эльза чокнутая.

– Все идет по плану, – сказал Илья скучным голосом, но близко к Эльзе подходить не стал. – Абстиненция такая. Я сейчас добавлю кое-что для облегчения симптоматики…

И добавил. И почти сразу же все начало меняться, закружилась палата, и Эльза вместе с ней. Чтобы не упасть, схватилась за Никитину ладонь. Или это он поймал ее за руку, попробовал удержать над бездной, но не сумел. Эльза полетела вниз.