Врангель. Последний главком - [4]

По большому полутёмному залу гуляли сквозняки: стёкла и многие лампы были разбиты. Мебель отсутствовала. На заплёванном полу расположилось несколько десятков человек: солидные генералы и молодые офицеры, безусые гимназисты и студенты, татары-лавочники... Никто не спал: из разных мест доносились тихие разговоры, прерываемые тяжкими вздохами, кашлем и сморканием... Удивился, заметив в углу несколько оборванцев, явно из «сознательных трудящихся».

Несмотря на холод и грязь, на душе полегчало: и охрана вполне миролюбива, и людей побольше, и Олесинька немного успокоилась, и можно наконец-то прилечь... Его длиннополое драповое пальто, перед самой войной купленное в рассрочку в торговом доме «Монополь», оказалось как нельзя кстати.

Всю ночь шёл допрос.

Его вызвали среди первых.

Допрашивал тот же щуплый юноша в студенческой куртке. Толково, но без особого рвения, словно хотел продемонстрировать: предстоящий суд — пустая формальность. Показания записывал небрежно, громко стуча кончиком пера о дно чернильницы и разбрызгивая фиолетовые кляксы: Врангель Пётр Николаевич... Полных 39 лет... Из потомственных дворян Петербургской губернии... Бывший барон... Бывший помещик Минской губернии... Бывший генерал-майор... Кончил курс Горного института и Академии Генштаба... Участвовал в войнах против Японии и Германии... Последняя должность — командующий конным корпусом... Женат первым браком, детей трое...

   — Православного вероисповедания...

   — Это несущественно, гражданин.

Торопливо записав заявление о неучастии в нападении на город и отказ признать себя в чём-либо виновным, приказал красногвардейцам увести его.

Ранним утром всех арестованных — человек за семьдесят — вывели в вестибюль и поставили толпой перед кабинетом начальника таможни. Там, объявили, заседает революционный трибунал. Одного за другим вводили и выводили: суд был скорый. Кто-то выходил сам, подскакивая от радости, другие еле волочили ноги и чуть не падали в обморок — их подталкивали прикладами...

В открывавшуюся то и дело дверь успел приметить крупного белокурого матроса с красивым, даже интеллигентным лицом. Его властный голос покрывал общий говор. По всему, самый старший «товарищ». Острое любопытство пересилило благоразумие: не удержавшись, поинтересовался у ближайшего из матросов.

   — Товарищ Вакула. Председатель трибунала, значит...

Дошла очередь и до него. Ввели вместе с женой.

За широким двухтумбовым столом, по левую сторону от председателя трибунала, сидел всё тот же юноша студенческого вида. Бледный, после ночных допросов, шелестел бумагами и поминутно поправлял пальцем очки. По правую — матрос с дымящимся окурком в зубах, смугло-румяный, с живыми глубокими глазами. На шапке смоляных кудрей едва держалась бескозырка, украшенная надписью «Iоанн Златоустъ». На стол перед собой он выложил деревянную кобуру с длинностволым германским «маузером».

Эта троица намертво приковала к себе его внимание.

«Студент», потянувшись к уху «председателя трибунала», что-то нашептал. Послышалось «тот самый».

   — За что арестованы? — Хмурый и уже уставший, «товарищ» Вакула мельком глянул в подсунутый «студентом» протокол допроса.

   — Вероятно... — с трудом прокашлялся, — за то, что я русский генерал. Другой вины за собой не знаю.

   — Отчего же вы не в форме? Раньше-то небось гордились погонами... А сейчас что — боитесь носить?

Счёл за благо промолчать.

   — Ну а вы за что арестованы?

Оля ответила с вызовом, вскинув голову:

   — Я не арестована. Я добровольно пришла сюда с мужем.

«Студент», подтверждая, тряхнул патлами. «Iоанн Златоустъ» хмыкнул и выпустил струю дыма.

   — Вот как... Зачем же?

«Товарищ» Вакула едва заметно улыбнулся, и в голосе его неожиданно послышалось добродушие.

   — Я счастливо жила с. ним... И на фронте с ним была... Сестрой милосердия. И хочу разделить его участь до конца.

Откинувшись на расшатанном канцелярском стуле, «товарищ» Вакула улыбнулся шире, в его карих глазах засветилось одобрение.

Но тут вмешался «Iоанн Златоустъ»:

   — Энтот генерал — самый какой ни на есть контра тут. От лица анархистов требую высшей меры!

Снова нахмурившись, «председатель трибунала» повернулся к «студенту»:

   — Оружия не нашли, так?

   — Не нашли. — «Студент» ещё раз тряхнул патлами. — Хотя весь дом и сад перерыли... Но ведь и приказа о сдаче он не выполнил.

   — Расстрелять! — «Iоанн Златоустъ» с силой ткнул окурок в кобуру.

   — Товарищ Щусь! Революционная власть не потерпит самоуправства! — «Председатель трибунала» строго повысил голос, и «Iоанн Златоустъ» стушевался.

Прищурившись, «товарищ» Вакула глянул в протокол допроса внимательнее.

   — Вы что — немец?

   — Нет. Из обрусевших шведов.

Решительно отодвинув наконец бумаги, «товарищ» Вакула произнёс громко и торжественно:

   — Гражданин Врангель, вашей жене вы обязаны жизнью. И запомните... Советская власть в Крыму установлена окончательно. И бороться против неё — дело дохлое.

И приказал, не без театральности указывая на дверь:

   — Освободить!..

Освободили его вместе с шурином только на рассвете следующего дня, после регистрации. Всю ночь за стенкой, где-то у агентства РОПиТа, не прекращался треск винтовочных залпов: расстреливали приговорённых.