Враг за Гималаями - [100]

Когда один из гостей, кажется, вождь языгов, поинтересовался причинами моей нелюбви к ариям, я ответил, что сам принадлежу к подневольному народу и горю желанием хоть как-то отомстить обидчикам.

После окончания переговоров, на которых были формально приняты все условия Ганеши, посольство отбыло к родным кочевьям. Среди отъезжающих был и я, перепачканный в сажу и одетый как языг, с вождем которых я к тому времени успел побрататься.

Мое место в шатре занял молодой воин, согласившийся пожертвовать собой ради общего блага.

На следующий день прислужники Ганеши спохватились и организовали погоню, но степь встретила их огнем пожара, быстро распространявшеюся во все стороны.

Племена аланов, роксоланов, савроматов и языгов откочевали в места, недоступные для ариев, оставив только заградительные отряды, продолжавшие поджигать степь, распугивать дичь и ночью вырезать дозоры пришельцев.

А я тем временем пытался сколотить военный союз, достаточно сильный для того, чтобы дать отпор ариям. Дело это было архисложное, поскольку кочевник понимал только ту опасность, которая угрожала непосредственно ему или его кибитке, а отношения между соседними племенами или даже отдельными родами одного племени были далеки от идеальных. Часть аборигенов, несмотря на мои старания, открыто приняла сторону захватчиков.

Год прошел в непрерывных странствиях. Меняя лошадь на ладью, а с ладьи вновь пересаживаясь на лошадь, я объездил всю Восточную Европу вплоть до Карпат и Балтийского побережья. Много раз моя жизнь висела на волоске, но пока стерегла судьба, наверное, имевшая на меня какие-то свои виды.

Сначала Ганеша через своих гонцов предлагал мне вернуться, обещая простить все грехи, но потом объявил за мою голову вознаграждение столь щедрое, что привыкшие к скудности кочевники просто не могли оценить его по достоинству.

Зиму Ганеша, потерявший изрядное количество слонов, но пополнивший пехоту и кавалерию за счет принудительных мобилизаций, провел в Приазовье, а едва только весеннее половодье спало, стал переправляться через Дон. Пускать его дальше было никак нельзя.

Наши рати, к которым в последний момент присоединились меотийцы, синды, венеды и черноморские греки, по численности сравнялись с ариями, но по-прежнему уступали им почти во всех компонентах военного мастерства, а главное – в дисциплине и выучке солдат. Да и вооружение кочевников не шло ни в какое сравнение с луками, мечами и секирами кшатриев.

Оставалось полагаться на удачу, на стойкость воинов, защищавших родную землю, да на возможный разлад в стане ариев, где у Ганеши было очень много скрытых недоброжелателей.

Создать единое руководство союзной армии мне так и не удалось. Каждый мелкий царек, имевший под своим началом хотя бы тысячу воинов, мнил себя пупом земли, и наотрез отказывался выполнять любые распоряжения, полученные со стороны. Учить эту степную вольницу азам тактики и стратегии было уже поздно, и мне не оставалось ничего другого, как предоставить все воле его величества случая. Как говорится, что будет, то и будет.

Незадолго до начата боя я отправился в ставку вождя языгов Шапура, моего побратима, наиболее толкового и осмотрительного из всех военачальников, собравшихся здесь.

Следуя моему совету, он поставил своих людей на левом фланге союзной армии, имея перед фронтом заболоченную речушку, которая должна была защитить нас от атаки колесниц, этой ударной силы ариев. Правда, болото не являлось препятствием для слонов, но на этот случай мы приготовили свое особое оружие, которое пока мычало и звенело железными путами в тылу.

Справа, уступом к нам, стояли пешие венеды, отгородившиеся от врагов стеной повозок, а дальше располагались все остальные рати, каждая из которых напоминала собой огромный табор, где на кострах жарилась баранина, шла оживленная меновая торговля, удальцы состязались в скачке и джигитовке, а обозы, жилые кибитки и предназначенные на убой стада обретались прямо в боевых порядках. Куда там было вавилонскому столпотворению против этого пестрого и разноязыкого человеческого сборища! И тем более печальными казались мысли о том, что по меньшей мере половина из этих людей не доживет до завтрашнего дня.

Поле, предназначенное для битвы, было плоское, как сковорода, изрезанное сетью неглубоких балок и сплошь поросшее кустарником. Нигде не нашлось мало-мальски приличного холмика, чтобы устроить наблюдательный пункт, и нам приходилось полагаться только на устные сообщения вестовых, которых Шапур загодя разослал во все стороны.

Перед боем почему-то хотелось вкусить немного тишины, но повсюду стоял гул, который в двадцатом веке можно услышать только на суперважном футбольном матче.

С утра у меня было самое паршивое расположение духа. Все валилось из рук, в голову словно опилок натолкали, даже кусок не лез в горло. Хотелось лишь одного – побыстрее отбыть этот дохлый номер. Честно сказать, на победу я уже и не надеялся.

О том, что арии двинулись вперед, возвестил пронзительный вой труб и грохот барабанов. Над неровной полоской кустарников, ограничивавшей дальнюю сторону поля, взметнулся лес разноцветных знамен. Похоже, что Ганеша намеревается нанести главный удар именно здесь, на нашем левом фланге.