Впереди — самое лучшее - [26]

Черт, да что же здесь такое творится? Что она делает с ним? Заставляет его терять голову, словно у него нет ни воли, ни рассудка!

Он желал, чтобы она вся, каждой клеточкой, отдалась ему… чтобы его боготворили и ласкали. Он желал ею обладать, и больше ничего ему не было нужно.

Грант покрыл поцелуями ее подбородок, щеки, веки. Горячим венчиком поцелуев, от которых по телу Шайен пробегала дрожь, прошелся по ее лбу.

Шайен застонала, когда он коснулся ее языка своим. Они переплелись, и рот наполнился тяжелым, пьянящим ароматом. Когда его руки вновь прошлись по ее телу, она сомлела. Огненные языки пробегали по ней, а ей хотелось целиком сгореть в пламени.

Без остатка.

В ее душе шла борьба — между разумом и страстью, требовавшей поверить в сказку. Поверить в то, что их отношения не кончатся одной этой ночью. Она жаждала, чтобы ею обладали, ей отчаянно хотелось ощущать его руки, его плоть. Неважно, какие будут последствия.

Подобного раньше Шайен не переживала — ничего похожего: она словно оказалась в центре урагана.

«Никогда прежде я не испытывала к мужчине чего-нибудь такого. От его ласк я становлюсь сама не своя. Прекрасное чувство. Полагаю, он — тот, кого я так долго ждала».

Эти слова — слова ее матушки — молнией пронеслись в мозгу Шайен. Они разом разрушили всю романтику.

Трясущаяся, сбитая с толку, она откинула голову назад. Руки ее по-прежнему лежали на плечах Гранта.

— Кажется, здесь становится душно.

Так же думал и он. Во всяком случае, только эту мысль он вычленил из смутного, горячего потока сознания.

— Можно пройти в более прохладное место.

Грант поцеловал ее в шею один раз, второй, третий.

У нее кружилась голова. Ей страстно хотелось быть любимой, даже дыхание перехватило. Но когда-то давно Шайен дала себе слово, поклялась: никогда не пойдет она по стопам матери, никогда не отдаст свое сердце мужчине, если тот не полюбит ее. И отдастся ему лишь тогда, когда их свяжут узы не на одну ночь, а на всю жизнь.

А Грант и слова не произнес о чем-то таком.

— Мы можем остаться тут и поостыть, — прошептала она.

— Полагаю, это невозможно.

Небывалый жар разлился по его телу. И судя по краске смущения на щеках и учащенному дыханию, она тоже разгорячилась.

Однако он приметил в ее глазах сомнение, увидел, что она ведет борьбу сама с собой. И оттого, что и с ним происходило нечто ранее им не изведанное и это его состояние внушало ему беспокойство, Грант быстро сдался: неизвестно, куда заведут его собственные чувства.

Будь на ее месте другая женщина, он бы еще немного поуговаривал и продолжил бы начатую игру. Вместо этого он, подняв руки, отступил.

— Хорошо, хорошо. Я ни разу еще не принуждал женщину и впредь не буду. Хотя, черт подери, женщина, — хриплым шепотом прибавил он, запустив ладонь в ее волосы, — ты и вправду можешь зажечь во мне желание взять тебя силой.

Глубоко вздохнув, Грант совладал с собой. Обессиленно откинувшись на софу, он повернул голову в ее сторону:

— Поправьте меня, если я ошибаюсь: вы жаждете меня так же, как и я вас?

Боже, да сможет ли она когда-нибудь отдышаться? Ей нельзя смотреть на него. Только не сейчас. Стоит ей заглянуть в его глаза, бросить взор на его губы, и капитуляция будет неизбежной. Не перед ним, а перед собственным ее желанием. Вот что по-настоящему приводило ее в ужас.

— Не знаю, — ответила она. — Как сильно вы желаете меня?

Он что, неверно о ней судил? Гнев, что так сродни иным чувствам, вспыхнув мгновенно, прорвался наружу:

— Стало быть, вы хотите знать глубину моих желаний? Хотите, чтобы я вас умолял?

Его гнев придал ей сил. Когда она повернулась к нему, ее глаза сверкали от ярости:

— Нет, я не желаю, чтобы вы умоляли меня. Я вообще ничего не хочу, и меньше всего — ваших поцелуев.

— Минуту назад дело обстояло иначе, — хмыкнул Грант.

Что, черт подери, с ним творится? Он был единственным здравомыслящим человеком в семье — хладнокровным, спокойным и собранным. А теперь от его сдержанности не осталось следа.

— Не много мы преуспели в первую брачную ночь, а? — за риторическим вопросом последовал бессмысленный смешок.

Она напряглась, на мгновение почувствовав себя той девочкой, какой была когда-то в детстве. И возненавидела его за то, что он заставил ее вернуться в детские годы.

— Извините, что не оправдала ваших ожиданий.

— Не ожиданий. Предвкушений. — Он потряс головой: — Вы чертовка, Шайен Тарантино. Я никак не могу раскусить вас. Вы не кокетка и не ледышка. — Только в гневе он мог подумать такое. Нет, она им не крутит. Он коротко рассмеялся. — Вы ведете себя так, что и сам черт не разберет, как к вам относиться.

Шайен в задумчивости прикусила нижнюю губу. Она по-прежнему ощущала привкус его языка во рту, вкус его губ. Пожалуй, ей следует объясниться с Грантом.

— Мне жаль, Грант. Давным-давно я дала себе слово.

— Какое? Сводить мужчин с ума?

— Нет.

Неужто? — засомневалась Шайен. Что, разве она не свела его с ума? Быть может, это мелочно, но ей стало несколько легче оттого, что и его чувства затронуты не меньше, нежели ее. Сложив ладони на коленях, Шайен уставилась в огонь. Нет, она не станет, смотря в сторону и избегая его взгляда, откровенничать с ним. Пусть не думает, что она сожалеет о принятом решении. Конечно, нелегко сохранить верность данному слову, однако это не значит, что она от него отступится.