Вперед, государь! - [50]

Дива-Прея дёрнула плечами и пролила ледяное вино. Клыкастый тупорылый пёс подбежал и полотенцем собрал его со стола. Полотенце бросил в огонь, а оно синевато вспыхнуло и рассыпалось снегом и инеем.

«…Глубоко в подвалах у Ворона, Солнышко, заперт и настоящий Огонь. Подлинный — не белый и холодный, а жаркий и ненасытный. Когда-то в детстве ты, девочка Солнце, хотела его погладить, но Огонь взвился на дыбы, заржал и чуть не убил тебя своими копытами.

Помню, на земле людям показалось, что гибнет весь мир. В тот час их крики добавили мне седых волос. Твой отец Всевед грозился и бушевал, Огня заперли в темницу, а молодой Вихрь-Ворон холодно и чуть удивлённо разглядывал тебя, плачущую девчонку. Солнце, почему ты до сих пор не забыла этот его долгий и удивлённый взгляд? Как ты думаешь, Солнце?…»

— Твой ответ — опрокинутый кубок? — терпеливо спросил Ворон, терпеливо и с холодком.

Дива-Прея собралась вспыхнуть в ответ, но сдержала себя. Дождалась, когда клыкастый пёс отойдёт:

— Я выбрала Сокола, — сказала она, сдерживаясь. — А если выбрала, Ворон, то выбрала раз и навсегда. Я имела случай убедиться: небосвод больно хрупок, чтобы испытывать его резкими переменами!

— Но на земле и в болотах ты не вспоминала о твоём Соколе, — разочарованно протянул Ворон.

«…Ты знаешь, Солнце, Стихии меж собой спорят, кто, по их мнению, подлинный хозяин ночи и холода — твой слабовольный Месяц, гуляющий по небу со звёздами, или же Ворон-Вихрь, сковывающий мир тишиною и мраком.

Поверь старой Бабе, Солнце, что после летних страстей, любовно жарких ливней и плодородящей натуги хочется сна, покоя и отдохновения. А зима без страстей и тревог, которую дарит хладнокровный Ворон, так похожа на сон, сладкий и бесконечный…»

— Круглый год ты была бы Царицей моего снега! — Ворон, не мигая, глядел на Солнце. — Единожды в лето я бы отпускал тебя к твоему отцу в гости. Поверь! Обитатели земли будут этому рады, они установят в тот день весёлый праздник!

— Мне с тобой… — Солнце перебила Ворона и вдруг осеклась: — «Ах, как он топорщит перья на своих крыльях, ах, как он теребит пальцами каменный кубок!» Она вдруг разглядела, что глаза у Ворона в красноватых прожилках, а нос заострился, и серые тени лежат на скулах и нижних веках. — Мне с тобой скучно! — договорила она, вредничая.

— Конечно! — досадуя, Ворон расхохотался. — С Ясным Месяцем веселее. Воображаю, как он изменял тебе, тучный и ленивый Пастух! Кто же из вас рогат — Месяц или само Солнце?

Он долго смеялся, а Солнышко обнажила зубки. Кажется, она сумела вывести из себя невозмутимого Ворона. Дива-Прея этим удовлетворилась.

— Ты не плохо осведомлён! — заметила.

А Ворон, смеясь, охрип, помрачнел и выговорил:

— Сокол тебе не ровня, Дива! Он ровня твоей служанке-полуднице.

— Мне скучно, и я хочу спать, Зимняя Ночь! — вспыхнула Солнце.

Ворон поморщился:

— Зимняя Ночь? Только смертные смеют называть Стихий длинными именами. Ты слишком долго пробыла на земле с её обитателями… Ненаглядная Красота! Отдохни, раз устала. Если хочешь спать — спи!

Из инистого камина вылетел сизоватый дымок и заструился у лица Преи. Дива вдохнула его и покачнулась. Ворон успел поддержать её. Принял себе на плечо её поникшую голову. Поднял Солнце на руки и вынес из зала. Винтовая лестница побежала навстречу. Ворон спустился в нижние покои — там Диве станет теплее от заключённого в подвалах Огня. Он уложил Прею на кровать и задёрнул полог.

— Спи! — приказал. — Проснёшься не сама, а когда я тебе повелю. Либо тогда, когда меня, Ворона, во сне своим мужем увидишь! — договорил, и стрельчатые окна в покоях сами собой хлопнули, открываясь и выпуская его.

«…Вихрь, ты взметнул плащ и вылетел в окно птицей-вороном. А может иначе, ты, Ворон Воронович, взвился пылевым вихрем и унёсся в окно. Ты разгоняешь твою тоску, Ворон! Выпущенный из подвала Конь, крылатый Огонь, весь в дыму и искрах, несёт тебя, а под тобой горят земля и небо, плавятся хрустальные дворцы облачных дев и пылают деревья…»

— Слышишь, Огонь! Хочу, чтобы пожар согрел меня, — выкрикивал Ворон, а Конь косил на него раскалёнными глазами. — Нет, не пожар! Лучше — ты, Огненный Конь, отогрей мне стылую душу. Ты — если не Солнце…

«…Полудницы бегут от тебя прочь, людям кажется, что это рвутся ветры, пылают на заре облака, а осень берёт приступом сады и лес. Томясь сердцем, Вихрь, ты жжёшь заодно людские города, и тогда по улицам гуляют моровые поветрия. Люди, несмотря ни на что, выживают, но клянут тебя, говоря, будто ворон накликал беду своим карканьем.

Долго ли, коротко ли кружил ты по миру, неведомо, у Стихий даже время течёт прихотливое. Но в твои, Ворон, владения забрела чужеземка, девушка-полудница. Все преграды ей пройдены, на переправе суровый лодочник подкуплен, на пути трёхголовый страж накормлен, придорожный колодец вычищен, у старой яблони ветки подвязаны…»

Решительная путница остановилась у ворот Зимних Чертогов. Напоила маслицем каждый замочек, каждую дверную петельку — ворота перед нею раскрылись. Вот Зверяница по гремучим ступенькам вверх пробежала, ласково уговаривая их, чтобы не скрипели, шума не поднимали и сторожей не звали: