Возжигатель Свеч - [4]

Ман не задержался, чтобы дослушать, что произойдет в ином случае. Да и что могло произойти, кроме отказа дать денег — пустяшной, в общем, суммы? Он снова шел по деревенской дороге между домов, кажущихся вымершими под злым послеполуденным зноем. Диковинная шляпа была низко надвинута на его волчье лицо, лопатки выпирали под рубахой, потемневшей от пота.

5

Пустяковый человек по имени Фа сидел на веранде дома старухи Ай и пил холодный чай пополам с холодным вином. Завидев согбенную фигуру Мана, бредущего посреди улицы, он оживился и даже замахал руками.

— Эй, господин! — крикнул он. — Не откажетесь ли всемилостивейше выпить со мной той бурды, что подают в этой конуре?

Ман остановился и лениво сдвинул шляпу на затылок.

— Пожалуй, — сказал он. — А что здесь подают?

— Все, что уважаемому господину пожелается, — тараторил Фа, беспрерывно кланяясь. — Вот разве что драконьей крови не сыскать да черепашьего вымени…

Старуха Ай выползла на порог своей кухни, с грязным чайником наперевес.

— Ты, засранец, — проскрипела она. — Еще раз назовешь мое заведение конурой, а мои изысканнейшие напитки бурдой, то для начала получишь по своей вонючей башке этим вот чайником. И чтоб мне до конца дней страдать желтухой, чтоб не знать больше мужчины, чтоб изойти язвами с чайное блюдце каждая, если твоя кривая нога хоть однажды ступит на эту веранду…

— Не сердись, госпожа Ай, — сказал Фа смиренно, хотя на его потасканной физиономии не отразилось и тени смущения — Я же люблю тебя всем сердцем и всей печенью. Ты мне и в самом деле как родная мать. Уж не возродилась ли моя бедная покойная матушка в твоем облике?.. Подай-ка лучше нам с господином еще по чайничку.

— Дерьма тебе на лопате, — проворчала старая карга, но, впрочем, не в пример ласковее. — Плетешь невесть что… Когда появилась на свет та шлюха, что лишь добавила себе грехов твоим рождением, я уже схоронила первого мужа и вовсю изменяла второму, как же она могла возродиться во мне?! — Ее тусклые глазки переместились со шкодливой рожи Фа на бесстрастное лицо Мана и тотчас же заблестели любопытством. — Высокородный господин простит бедную старую женщину, которая никак не может признать его при таком ярком свете…

— Еще бы, — фыркнул Ман. — Когда я последний раз швырял дохлой крысой вам в спину, мне не было и десяти весен.

— Это сынок Большого Мана, — пояснил Фа, веселясь. — А поскольку под этим небом нет никого из Манов старше его, так нынче он и есть самый значительный Ман.

— Надо думать, видным господином стали в городе? — осторожно спросила старуха.

— Никакой я не господин, — сказал Ман, опускаясь на циновку рядом с пустяковым человечишкой Фа. — Хотя, не скрою, мне приятно, когда меня так называют.

— Всякому буйволу приятно имя дракона, — заметил Фа. — Даже если загривок натерт ярмом.

— А у господина Большого Мана найдется, чем заплатить за вино? — осведомилась Ай, переставая кланяться.

— Я не пью вица, — сказал Ман. — А за чай расплачусь, как полагается. Если цена не изменилась… с тех пор.

— Не изменилась, — сказала старуха. — Когда я в последний раз привечала прежнего Большого Мана в своей спаленке, я брала с тех, кто в это время сидел на веранде, столько же, сколько и сейчас. Хотя деньги, говорят, сильно упали в цене.

— Чертова шутка это время, — сказал Фа. — Нет такой беседы между умными людьми, чтобы они не ударились в воспоминания о былом, пересыпая свою речь затхлыми перлами вроде: «А вот когда-то… а вот в прежние времена… а помните…» И как же звали того черта, что учудил над нами эту забаву — время?

— А вы умный человек? — спросил Ман, исподлобья разглядывая собеседника.

— В этой деревне я, пожалуй, самый умный, — промолвил Фа. — Не в обиду будь сказано достославному господину старосте… Я умею читать любые иероглифы, даже дурно начертанные. Уважаемый Ман не поверит, но я так же, как и он, учился в городе. И так же, как и он, имел глупость вернуться в родные края. Впрочем, я уж и забыл, где родился. Вполне возможно, что совершенно в другой деревне. А сюда угодил спьяну либо в поисках пропитания.

— И прибился к моему заведению вместо дворового пса, пожирающего объедки, — проворчала Ай, вынося круглое деревянное блюдо с жареной курицей, чайником и глиняным кувшином вина.

— Разве это стыдно? — спросил Фа, нарочито небрежно придвигая вино к себе. — Если бы я и в самом деле был пес, разве стыдился бы я той пищи, которой поддерживаю свое существование? Высшее предназначение пищи — не в том, чтобы приносить лицу, ее потребляющему, дополнительные почести. Ее удел — рассеивая питательные соки, пропутешествовать по его кишкам в отхожее место, не более. И чем отличен жребий кухонного отброса от жребия феникса, тушенного в винном соусе? Я ни за что не поверю, что последний, покинув благоуханную прямую кишку императора, немедля вознесется в нефритовые сферы. Будьте уверены, он последует в точности туда же, что и обычное бедняцкое дерьмо.

— Тьфу! — сказала старуха Ай. — Послушать тебя, так нет никакой разницы между дворянином и деревенским дураком.

Фа налил себе вина и, растягивая удовольствие, выцедил его по глоточку. Ман брезгливо следил за тем, как на его лице проступают красные пятна.