Возвращенное имя - [101]

Склады или, во всяком случае, один из складов, о которых говорил Помонис, существование которых он предсказывал, были найдены. Теперь оставалась только расчистка, разборка, описание, фотографирование, зарисовки, классификация, словом, как говорят, только начать и кончить, но это была уже совсем другая работа. Когда мы вылезли, изрядно перепачканные, на свет божий, у входа в склад толпилась вся экспедиция. Волей-неволей, работы пришлось прервать больше чем на час, пока каждый хотя бы одним глазком не взглянул со ступенек вниз. В помещение склада Помонис запретил входить кому-либо, кроме тех, кто будет заниматься расчисткой.

Настроение у всех было радостное. Вчерашние обиды прошли, и я с удовольствием видел, с каким восторженным выражением смотрят ребята на своего учителя.

А все-таки открытие склада было не последней и даже не главной неожиданностью, которая произошла в этот день.

Земляные работы дня закончились. Мы собирались уже идти в столовую обедать, а рабочие стали расходиться, вернее, разъезжаться по домам. К Помонису подошел один старый крестьянин, уже не первый год работавший землекопом. Смущенно помявшись, он сказал:

— Господин профессор, может, оно, конечно, все это так себе, а все же…

Помонис молча смотрел на него, и старик, приободрившись, продолжал:

— Так, господин профессор, вчера у меня в гостях свояк был из соседнего села — вон оттуда. — И он указал рукой на видневшиеся вдалеке крыши: — Так он сказывал, господин профессор, вот у них прошлый год осенью бригада колодец копала. А как прокопали с метр — так тут и крышка каменная. А под ней каменный же ящик. А в нем, господин профессор, чего-чего не было!

Помонис продолжал молчать, но я видел, чего ему теперь стоило это молчание.

А совсем разошедшийся старик продолжал и сам увлекаясь:

— А в том ящике и косточки, и горшочки, и бусины, да еще, сказывал свояк, кукла глиняная! Вот он рассказал, а я подумал, может, вам в этом интерес какой будет.

— Спасибо, — порывисто сказал Помонис, — а как зовут свояка?

Крестьянин сказал, и Помонис, еще раз, уже на бегу, поблагодарив его, бросился к берегу. Я без приглашения побежал за ним. Едва переправившись, мы по счастливой случайности наткнулись на крестьянина, сидевшего в запряженной телеге, и тот, сразу же согласившись, рысью погнал свою пару каурых к селу.

Село это было похоже на этнографический музей: дома разного типа, с крытыми галереями вокруг всего дома и с застекленными террасами, выкрашенными в синий, салатный, белый, розовый цвета. На крышах фигурные железные вертушки — флюгеры, гнезда аистов на старых тележных колесах. Было бы очень интересно осмотреть это село, но было не до того. Мы без труда нашли свояка, такого же пожилого крестьянина, который сидел на скамеечке у забора собственного дома. Чтобы не обидеть, пришлось распить с ним традиционный графин с красным вином, и только тогда Помонис приступил к расспросам. Вокруг между тем, привлеченные нашими костюмами и неожиданным приездом, стали собираться любопытствующие.

Свояк подтвердил все уже известные нам сведения. Более того, он сказал, что после разговора с родственником один из соседей дал ему несколько глиняных шариков и обломок горшка из того каменного ящика. Помонис впился взглядом в керамические, покрытые разноцветной поливой бусины — ягодки и обломок амфоры, которые свояк вынес из дома. Потом он взял их и после беглого осмотра сказал мне:

— Расцвет эллинизма. Вторая половина четвертого века. И каменный склеп типичен для этого времени и культуры.

Обернувшись к свояку, он попросил:

— Опишите глиняную куклу.

Свояк, однако, только пожал плечами:

— Стар я, батюшка, куклами-то интересоваться…

Помонис нетерпеливо перебил его новым вопросом:

— Какой высоты кукла?

Свояк нехотя отмерил расстояние чуть поменьше его вытянутой заскорузлой ладони.

— Так, так, — пробормотал Помонис. — Хорошо. Кукла глиняная?

Свояк утвердительно кивнул. А один из окружающих нас крестьян добавил:

— Твердая, как кирпич. Да еще и крашеная, видно, была, да облезла та краска почти вся.

— Ну, и кого же изображала эта кукла?

Свояк недоумевающе развел руками:

— Кукла она и есть кукла.

— Я не про то, — отмахнулся Помонис, — мужчина, женщина, старик, ребенок, может быть, животное какое-нибудь?

— Да ведь сказано — кукла, — с досадой ответил свояк, — кукла она и есть кукла — не старик, а кукла, баба то есть или девчонка, кто ее разберет!

— Да, да, — пробормотал, обращаясь не то ко мне, не то к самому себе, Помонис, — это я и сам мог понять. Что она делала, эта кукла, стояла, лежала, говорила, думала?

Свояк даже поперхнулся от негодования.

— Да слыханное ли дело — чем кукла занималась?

Однако один из крестьян, окружавших нас, молодой еще парень, в кожаном расшитом жилете, ответил:

— Стояла она, господин профессор, так это спокойно вроде стояла, задумалась и вроде как улыбалась.

— Все ты врешь, — неожиданно вмешался другой крестьянин, — плакала она, а не улыбалась.

Свояк, тоже уразумевший, о чем идет речь, поддержал того крестьянина, который утверждал, что кукла вроде бы плакала, но молодой крестьянин твердо стоял на том, что она улыбалась.