Возвращение Воланда или Новая дьяволиада - [18]

На пути в ресторан предстояло пройти еще через бар со стойкой и табуретами на высоких ножках. Народу здесь было не так густо. Это объяснялось просто – напитки подороже, чем в «пестром» зале. Не водка с вином, а марочный коньяк и ликеры.

Только вошли, как с одного табурета обернулась сухопарая и густо нарумяненная дама. В одной руке у нее была дымящаяся сигарета в длинном мундштуке, свободной рукой она вцепилась в плечо Сутеневского и без всяких церемоний притянула его к себе вплотную. Это была одна из хорошо известной породы московских дам. Где они служат, непонятно. Какое имеют отношение к литературе и искусству – тем более. Но их всегда можно видеть на генеральных репетициях и премьерах, на закрытых просмотрах в Доме кино, на вернисажах, худсоветах и писательских форумах. Актеров, писателей или художников они зовут: «Сашка», «Владик» или «Егорушка». Обязательно отдыхают с ними на Рижском взморье, где пользуют «сашек», «владиков» и «егорушек» своими ценными советами по линии литературы и искусства.

– Что вы на это скажете? – Дама обожгла лицо Сутеневского испепеляющим взглядом.- Ведь это уже черт-те что!..

Завлит недоуменно пожал плечами. В любом другом месте он бы так шуганул ее, что она полетела бы от него кубарем. Но здесь была чужая для него, писательская территория, следовало соблюдать осторожность. Плюс японец.

Дама повторила свой вопрос. И, видимо, чтобы дошло до Сутеневского, о чем речь, выпустила ему в лицо густую струю табачного дыма. Сутеневский закашлялся и хотя бы по этой причине ничего не смог ответить. Тогда дама заговорила, все сильнее распаляясь. О вчерашней премьере в театре «У Красных Ворот». Форменное бесстыдство! По сцене беспрерывно скачут полуголые девки, пьеса бездарна, режиссура беспомощна, до каких пор будет молчать широкая общественность?..

Сутеневский тоскливо озирался по сторонам. Положение спас все тот же Урванцев. Он подошел, извинился, объяснил даме, что их ждут, и силой увел завлита. Дама продолжала что-то кричать вдогонку, но это уже было несущественно.

Наконец вошли в ресторан. Тотчас откуда-то сбоку вынырнул директор, известный всей творческой Москве Гоша. Небольшого роста, с усиками, напоминающий агента ЦРУ, какими их изображали раньше в наших кинофильмах.

Может, Гоша и уступал булгаковскому Арчибальду Арчибальдовичу, наверняка уступал, но дело свое все же знал туго. С помощью неведомых связей выбивал остродефицитные продукты, включая икру и осетрину Официанток и поваров держал в строгости. (Тем не менее они его боготворили, величали не иначе, как «отец родной».) Соблюдал таинственные законы иерархии Знал, какого писателя как надлежит принять и обслужить. Например, Урванцева, как мы уже знаем, автора одной-единственной брошюры, принимал всегда самолично, с выражением знаков повышенного внимания. Иному же прижизненному классику, когда тот начнет канючить даже и не столик, а местечко, чтобы отобедать, небрежно бросит на ходу: «Сами видите, все занято, ждите…» Ох, и мудрены эти самые законы писательской иерархии, лучше в них не вдаваться…

Гоша указал Урванцеву на столик с табличкой «занято». Не на проходе или у выхода, где дует из дверей, а в укромном уголке, возле камина. Едва ли не самый лучший столик. Мало указал – проводил, каждому из гостей пододвинул стул. Озабоченно оглядел выставленные бутылки, блюда с холодными закусками. Подозвал официантку, чтобы та приняла заказ в развитие программы ужина. Активно поучаствовал в детальной проработке и обсуждении. Наконец удалился, пожелав приятного отдыха. Предупредил: случись какая неувязка, он будет рядом, на боевом посту, в собственном кабинете.

Пока наши герои только еще приступают к трапезе, пока разворачивают туго накрахмаленные салфетки, а по рюмкам разливается «московская» с медалями из «дальнобойной», то есть ёмкостью в три четверти литра, запотевшей бутылки. Пока раскладывается на тарелки салат «столичный», осетринка горячего копчения, тарталетки с тертым сыром и паштетом, а также помидорчики «натюрель», – давайте окинем хотя бы беглым взглядом зал.

Он составлял основную часть того самого готического особнячка, к которому была приделана впоследствии пристройка. Зал был выдержан в строгих, темных тонах. Высокий, со сводчатым потолком, с винтовой лестницей, которая вела на балкон с балюстрадой. Помимо декоративного назначения, балкон имел еще и чисто функциональное. Там размещался туалет. Посетителям время от времени приходилось взбираться наверх. Да, неудобство, но, согласитесь, мелкое. Однажды автор этих строк был свидетелем, как могучий кавказец с великолепными усами поднял свою даму на руки и легко взбежал с драгоценной ношею вверх по лестнице. А потом, когда они посетили туалет, тем же макаром снес вниз. Высшая степень куртуазности!

Узкие стрельчатые окна навевали идею о каких-нибудь «сценах из рыцарских времен», которые было бы не худо здесь разыграть. Но был здесь ресторан, и ресторан неплохой. Проникнуть сюда постороннему – целая проблема. Конечно, проникали. Но кто? Пусть жулик или спекулянт, но уж не мелюзга, а респектабельный джентельмен в отлично сшитом костюме. Пусть вездесущая торговля (куда от нее денешься?), но уж рангом не ниже директора торга. Пусть… Нет, не хочу возводить напраслину и создавать у читателя неправильное впечатление: в основном бывали здесь писатели да еще деятели искусств. Но прежде всего писатели.