Возвращение Воланда или Новая дьяволиада - [13]

Якушкин позвонил из автомата рядом с цветочным магазином. Детский голос ответил, что папы нет дома, будет поздно. Диверсия не удалась, и вконец огорченный Якушкин побрел дальше, вниз по Тверской. У булочной Филиппова что-то заставило его замедлить шаг. За стеклянной витриной он увидел очередь в кафетерий и вспомнил, что с утра ничего не ел. День прошел в беготне, из одной редакции в другую. В одной не оказалось нужного человека. В другой, хоть таковой и оказался, но был занят, принимал делегацию писателей из африканской страны, а после должен был вместе с нею мчаться куда-то на прием. В третьей попросили еще недельку срока, поскольку заняты были выпуском очередного номера и не успели прочитать… И, наконец, совсем уж печальный афронт в театре. В беготне, в сплошной нервотрепке, можно позабыть, что время от времени следует отвлекаться от забот о пище духовной и подкреплять физические силы. Забыть можно, но рано или поздно желудок напомнит… И Якушкин вошел в булочную Филиппова.

Желающих подкрепиться в вечерний час набралось тут предостаточно. А куда еще пробьешься? Отшвырнут от дверей бородатые швейцары в лампасах, словно ты нелюдь какой. Да и плата за самое скромное блюдо в заведениях со швейцарами немыслимая. Якушкин терпеливо выстоял в двух очередях, сначала в кассу, затем к раздаче. Мелочи в кошельке хватило на стакан кофе со сгущенкой и булочку с марципаном.

Закусывали в булочной Филиппова стоя. Якушкину удалось протиснуться к одному из столиков. Его соседом справа оказался мордатый мужчина в огромной шапке из собачьего меха. Он набрал целую батарею граненых стаканов с кофе и гору булочек. Под столиком находился его чемодан. Мало того, что он его придерживал ногами, он еще периодически поглядывал под стол, убеждался, что чемодан цел и его пока не сперли. Якушкин определил его для себя командировочным. Отложил в памяти на тот случай, если в каком-нибудь очередном произведении понадобится отразить представителя этого сословия.

Но вот сосед слева…

Он был коренастый, плотненький. В черном драповом пальто, застегнутом доверху. На голове черный котелок, какие и теперь носят клерки из лондонского Сити. Впечатление портил желтый клык, торчащий из-под верхней губы, и бельмо на одном глазу, отчего лицо имело выражение свирепое, если не сказать, разбойничье.

Клыкастый с бельмом на глазу пил кофе, булочку себе не взял -то ли был сыт, то ли денег в обрез. В какой-то момент он задел локтем Якушкина и извинился, вежливо приподнявши с головы котелок. И тут же резко отодвинул от себя недопитый стакан.

– Ну и бурда! – возмущенно произнес он. – Я бы повесил мерзавцев, кто это сварил… Вот недавно я пил кофе в одном местечке, так уж кофе! Без дураков!

Будучи человеком любознательным, Якушкин поинтересовался, что это за местечко, где варят кофе «без дураков».

– Дом литераторов! Единственное в Москве местечко! Да еще если попросить с двойной или с тройною закруткой!..-Тут клыкастый, оказавшийся на поверку не только глубоким знатоком, но и требовательным ценителем кофе, мечтательно закатил единственный глаз.

«Он там! В ресторане Дома литераторов!» – пришла на ум Якушкину неожиданная догадка. Распаляя себя до продела, он быстренько нарисовал в воображении такую картину. Сутеневский, в кругу закадычных друзей и наверняка продажных женщин, пьет вино, раздирает руками сочного цыпленка-табака. А чтобы повеселить компанию, рассказывает презабавную историю об одном бедолаге-авторе, который, видите ли, захотел осчастливить их театр своим произведением. А Сутеневский, не будь дураком, спихнул не глядя это самое произведение Церберше…

Следуя примеру клыкастого, он решительно отодвинул от себя стакан, оставил недоеденной булочку с марципаном и бросился к выходу.

– Папочку забыли! – раздался позади голос.

Клыкастый протягивал ему оранжевую папку. Якушкин второпях оставил ее на полочке, что пониже стола, предназначенной для того, чтобы посетители могли положить туда мелкие вещи и закусывать с максимальным комфортом.

– Если вы в Дом литераторов, то прежде подумайте, как вы туда проникните? – сказал клыкастый, возвращая папку.

Якушкин пожал плечами. Черт его знает, как?..

– Не беспокойтесь, я позвоню, чтобы вас пропустили. Назовете свою фамилию тамошней Церберше…- Разгоряченный Якушкин ничуть не удивился слову «Церберша», произнесенному клыкастым. А ведь на него он, и только он, имел несомненное авторство.

– А то и сам подскочу, – обнадежил неожиданный доброхот на прощанье.

Якушкин поблагодарил за участие и заботу и, плохо соображая, что с ним происходит, выбежал на улицу.

Трудно вообразить, что Якушкин, с его эрудицией не распознал в незнакомце в пенсне на шнурочке и курортной (пусть не жокейской) шапочке, явившемся ему на бульваре, – озорного гаера и наглого враля Коровьева! Чуть раньше – невозможного проказника, черного кота Бегемота. А позже, в булочной Филиппова, в знатоке и любителе кофе – еще одного булгаковского героя, Азазелло. Ведь Якушкин совсем-совсем другое, нежели бравый Перетятько. Тот хоть и сделался впоследствии полноправным и даже влиятельным членом писательского союза, но в жизни не читал романа «Мастер и Маргарита». Оттого и привел его в изумление говорящий кот Бегемот! Якушкин же, мало сказать, читал роман – перечитывал его множество раз, знал почти наизусть… Остается предположить, что чересчур уж был озабочен он собственными проблемами, вот и изменила ему врожденная наблюдательность.