Возвращение Воланда или Новая дьяволиада - [11]

– Вперед! – закричал кот, сопроводив свой крик долгим и пронзительным мяуканьем.

«Так это на самом деле кот! – успел подумать Иван Степанович. – Говорящий кот!..»

Приподнявшись из последних сил на локтях, он уже не лежал, а сидел на мерзлом асфальте. Силился подняться на ноги. Но тут раздалось новое, повторное мяуканье, еще пронзительней прежнего, просто душераздирающее. Оно-то и доконало Ивана Степановича. Силы покинули его окончательно, и он повторно шлепнулся об асфальт темечком. Наступила полная отключка.

А карета тронулась и исчезла в ночном мраке.

Глава 4. Сцены на бульваре и в булочной Филиппова

Легко и непринужденно обращаясь с пространством и временем, автор романа не должен упускать из виду ни одного из своих героев. Точно так же, как в театральном спектакле тот или иной герой обязан появиться в нужный момент, желательно с репликой. Произвести какое-то действие, скажем, броситься на колени и открыться своей возлюбленной в пылких чувствах. Или же принести важные известия, сообщить, например, что в городе началось наводнение и всем надо спасаться. Подтолкнув развитие сюжета, герой обычно уходит. Нечего ему зря болтаться на глазах у публики. Произнесет что-нибудь такое, запоминающееся, хотя бы: «Я еще рассчитаюсь с тобой, подлец!» – и убегает вынашивать планы мести. Ищет способа раздобыть пистолет, чтобы примерно наказать обидчика.

У автора романа все его герои должны быть, что называется, под рукой. Когда того потребует очередной изгиб повествования, любой из них должен быть готов предстать перед читателем. Посему я предлагаю вновь обратиться к событиям декабрьского вечера в столице, ровно два года спустя после загадочного происшествия у Триумфальной арки. Давайте понаблюдаем за тем, что дальше произошло с молодым человеком по фамилии Якушкин.

Покинув театр, Якушкин вышел на бульвар. Там он остановился, развязал тесемки на папке, возвращенной ему Цербершей, и лихорадочно стал перебирать листы рукописи. Как и многие безвестные и безымянные авторы, он употреблял распространенный тест с целью проверки: прочли ли в редакции или, в данном случае, в театре, отданное туда произведение или, даже не раскрывши, швырнули назад, извините, в морду? Для этого между страницами вкладываются малюсенькие клочки бумаги. Или хлебные крошки. Если рукопись на самом деле читали, их смахнут или сдуют

Хитроумный тест дал результат неутешительный. Все вложенные Якушкиным клочки бумаги оказались на месте. «Что же он со мной, паразит, делает! – пробормотал он. – Ведь божился, что прочтет, причем в сжатые сроки! Креста на нем нет!».

Тут произошло непредвиденное…

Налетевший порыв ветра-самое удивительное, что до сих пор вечер был тихий и абсолютно безветренный – подхватил из раскрытой папки едва ли не всю рукопись. Страницы с шуршанием взмыли в воздух веером, разлетелись стаей белокрылых чаек. Или же словно прокламации, которые разбрасывают на митингах для поднятия ярости митингующих.

Якушкин пытался поймать порхавшие в воздухе листочки. Он даже подпрыгивал, но листочки всякий раз ускользали, покачиваясь, поднимались все выше, средь голых веток деревьев в черное, расцвеченное редкими и мелкими звездами небо. «Это же первый экземпляр!» – в отчаянии подумал Якушкин. (Любой сочинитель знает, что это такое – первый экземпляр!) Он проклинал себя за идиотское нетерпение, за то, что ему приспичило произвести проверку на бульваре, а не дома, в безветренной обстановке. Но… Ветер, как налетел неожиданно, точно так же внезапно и стих. Страницы рукописи, планируя, стали приземляться вдоль аллеи. Подчеркиваю, именно вдоль, без всякого отклонения в стороны, и ни одна не застряла в ветках.

Согнувшись в три погибели, Якушкин принялся собирать листок за листком из драгоценного первого экземпляра. В какой-то момент он обнаружил, что ему помогают. Чьи-то руки ловко и сноровисто ухватывали страницы с обледеневшего после недавней оттепели снега. Наконец все были собраны. Якушкин разогнулся и смог разглядеть, кому эти руки принадлежали.

Незнакомец, как и он сам, был высокого роста, неимоверно тощий. Одет явно не по сезону – в легонькое светлое пальтецо, приобретенное, видно, по случаю с чужого плеча: короткое, в обтяжку, рукава по локоть. На голове курортная шапочка с пластмассовым козырьком и надписью «Ялта». Удивило и старомодное пенсне на шнурочке, совсем как у Антона Павловича Чехова.

– Давайте-ка я вам уложу вашу рукопись, – предложил незнакомец,- а то у вас вон как руки ходуном ходят. Ах, нервы, нервы!..

И не дожидаясь согласия Якушкина, вынул у него из рук пустую папку и собранную порцию страниц. Присоединил к своей и принялся быстро-быстро перебирать страницы, перекладывать согласно нумерации. На какое-то мгновение Якушкину показалось, что незнакомец погрузился в чтение. Но нет – он уже протягивал ему собранную и увязанную папку. Якушкин с жаром кинулся его благодарить за помощь в критический момент.

– Ну, что вы, что вы! – ответил незнакомец и произвел руками отмашку: дескать, сущие пустяки, не стоит благодарности. Заметил, что по морозцу даже невредно ему было несколько размяться. – Вам же, юноша, я хочу дать один совет, – продолжал он своим дребезжащим, словно отпущенная гитарная струна, голосом. – Никогда не занимайтесь чтением на улицах, площадях или бульварах. Чтению следует предаваться дома, в уютном кабинете, перед разожженным камином, при свете свечей в бронзовых, а еще лучше – в серебряных канделябрах. На колени вам уложит свою умную голову верный сенбернар, а вы свободной рукою треплете его за ухом. Время от времени можно прихлебнуть горячего глинтвейна из хрустального бокала…