Возвращение - [75]

…«Когда в мою дверь постучалась муза, мой дом наполнился светом…» — пел смешанный хор в то время, как глаза Таавета блуждали по толпе, разыскивая Марре, но он увидел лишь репортера, который беседовал с дамой, одетой броско, во что-то яркое — на ней был длинный жакет из восточной ткани, ниспадавший на брюки в красный горох. (Длинный, типа казакина жакет украшает так называемый «воротник мандарина» и ассиметричная застежка. По бокам разрезы. Брюки узкие. К этому комплекту подойдет модно завязанный шарф, если он по тону и материалу гармонирует с комплектом. Выкройка № 8, размер 44 — «Силуэт». Журнал Дома моделей.) Репортер помахал ему открытой записной книжкой, и Таавету поневоле пришлось подойти к ним.

— Познакомьтесь, Кюльванд из института литературы, Вилве Лаос — главный художник этого замечательного города, — протараторил репортер. — Я полагаю, вам будет приятно обменяться впечатлениями о выставке. Увы, я должен оставить вас вдвоем, мне необходимо еще кое с кем побеседовать.

— Вы не находите, что колорит у Марре просто потрясающий? — низким голосом сказала художница, задумчиво поправляя искусственную хризантему, словно только что сорванную с узорчатого поля ткани с тем, чтобы украсить декольте женщины. — Вы только подумайте, эта девушка нигде не училась, ей пришлось совершенно самостоятельно начинать с азов. Помню, когда Оскар впервые привел ее ко мне, у нее был виноватый вид, как будто, рисуя картины, она совершала бог весть какой грех.

— Простите, я еще не успел познакомиться с картинами Марре Вярихейн, — пробормотал Таавет, прервав поток слов художницы и ругая про себя репортера, который, прибегнув к уловке, навязал ему эту женщину.

— Так чего же мы ждем, вы должны, не теряя ни минуты, отведать кусочек от пирога искусства нашего города. — И, еще раз поправив повязанный на голове шарф, художница взяла Таавета под руку, и они устремились в выставочный зал, где на дверных косяках болтались обрывки шелковой ленты с затоптанными и замызганными концами.

В первый момент Таавет подумал, что либо потерял рассудок, либо произошла чудовищная ошибка, либо над ним намеренно пошутили, и теперь, в результате козней репортера, он очутился на выставке произведений художника Руммеля, полагая, что имеет дело с картинами Марре… Но ведь не может быть, чтобы все здешние жители разыгрывали этот фарс ради него одного, потому что речь Оскара и…

— Нет, вы взгляните, какой сочный, насыщенный кобальт, какая простота и какая при этом глубина, — щебетала художница, увлекая его к картине под названием «Робкие шаги весны».

— Какая смелость красок, какая стихия! — И Таавета потащили к следующей картине, под которой красовалась табличка «Per aspera ad astra».

— Разве не четкая композиция! — воскликнула художница перед картиной, чрезвычайно скромно названной «Зов».

— Ой, Вилве, от тебя невозможно оторвать глаз, ты так чудесно выглядишь, — услышал Таавет восхищенный женский голос и увидел полную даму в темно-синем костюме (классический костюм из шерстяной ткани; в случае широких бедер вышивка по линии бедер излишня, нарядность костюма подчеркивается блузкой из хорошего материала соответствующего тона. При наличии большой груди можно ограничиться лишь нарядным воротником… Мода по отношению к полным может быть и снисходительнее и требовательнее. Вспомним ограниченные возможности мини-моды! Теперь мы можем вздохнуть с облегчением — уже на протяжении нескольких сезонов мода благоприятствует полным, как в отношении длины, так и в отношении покроя. «Силуэт». Журнал Дома моделей), увидел, как эта дама принялась гладить художницу, словно котенка, услышал, что художница раздобыла восточную ткань в столичной комиссионке, узнал даже стоимость ткани, после чего принялся размашистым шагом переходить от картины к картине, будто что-то ища, но что именно, он не знал, он не видел, что было изображено на картинах, он как бы находился одновременно во сне и наяву, а потом и вовсе повернулся к картинам спиной и в растерянности остановился у двери, где увидел Марре с охапкой цветов в руках, принимающую поздравления.

— Ну как, посмотрели выставку? — подходя к Таавету, спросил редактор.

— Не знаю, что и сказать… — пробормотал Таавет и в тот же миг представил себе, как он пожимает руку Марре, и внезапно его охватил счастливый трепет, тут же уступивший место неловкости и нерешительности.

— Боюсь, что говорить тут нечего, — едва слышно сказал редактор. — Здесь на стенах висят картины Руммеля, вернее, претенциозные, с безвкусными названиями, плохо выполненные мотивы, которых бы Руммель никогда не написал. Перед открытием выставки я пробовал разъяснить это Вилве Лаос, но знаете, что ответила мне эта дама: наверное, и Руммель заимствовал свою манеру у какого-нибудь английского или американского художника, доселе нам неизвестного. Затем она пыталась доказать мне, что все дело в школе, что сегодняшнее видение мира требует от многих художников работ именно такого рода, и так далее, все в том же духе. А по-моему, мы имеем дело с чистейшей воды плагиатом, который Вярихейн, поощряемая Вилве Лаос, принимает за подлинное искусство и который встречают здесь на ура, поскольку Руммель признан и, стало быть, тот, кто пишет, как Руммель, прекрасный художник. В нашем городе нет мерила, на основе которого оценивают искусство, порой сдается, что мы находимся на острове, окруженном со всех сторон безбрежным морем… Но самое страшное произошло с художественным кружком. Несколько лет тому назад Вилве Лаос собрала здесь местных самодеятельных художников. Вы бы только видели этих растерянных и напуганных старушек, явившихся сюда со своими картинами. Но какие это были картины! Прелестно запечатленные воспоминания, яркая красочная фантазия — какая искренность, радость творчества, свежесть, полное отсутствие художественной школы, буйство красок и форм, да, это были поистине чудо-картины… Но прошел год, и диплом художника, который имела Вилве, до неузнаваемости повлиял на их творчество. Они стали стремиться к перспективе и приближенности к натуре, стали подражать