Возвращение - [52]
— Послушай, не принимай все так близко к сердцу, — утешает его Вилге, которая по-своему истолковывает молчание Леопольда. — Ничего непоправимого ведь не случилось.
Сигареты докурены.
— Так приходи сегодня, я приготовлю что-нибудь вкусное, — по-домашнему, беззаботно произносит Вилге, — так говорит женщина своему мужу или любовнику.
— Я стирала утром твои носки и думала: кто-то мог бы немного позаботиться о тебе. — Он чувствует теплое пожатие ее руки, словно обещание скорой встречи.
Леопольд с поникшей головой идет в сторону больничных ворот, его вдруг начинает мучить мысль — а что, если он лег в постель к жене Веннета только ради того, чтобы наставить тому рога. Переспать с женой Веннета и на какое-то время почувствовать превосходство перед художником, которым восхищается и которому конечно же завидует.
На скамейке, перед входом в больницу, сидят мужчины и женщины в пижамах или халатах. Кое-кто курит, им скучно, и они ждут не дождутся дня, когда их выпишут. Выздоравливающие (счастливые?) взирают на него с бесцеремонным любопытством, но он не в обиде на них за это… И вот он в полутемном коридоре, на дверях палат номера. Прежде чем войти в одну из них, Леопольд колеблется — постучать или не постучать. Он не знает здешних обычаев, это мир, в который он еще никогда не заглядывал; мать умерла до того, как они успели навестить ее, теперь в больнице отец…
Он открывает дверь палаты и растерянно останавливается на пороге. Увиденное не соответствует его представлениям (просторные, полные воздуха и света помещения, запомнившиеся по кинофильмам); словно спеша избавиться от первого впечатления, он начинает глазами искать отца и замечает его на кровати у стены, неловко здоровается со всеми и прямиком (опять эти любопытные взгляды!) направляется к нему.
Отец смотрит на него пустым, ничего не выражающим взглядом, и Леопольд не знает, как ему вести себя — долгое время стоит молча, глядя на поблекшее, почти бескровное лицо старика.
— Возьми табуретку и садись сюда, — еле слышно говорит отец и показывает глазами, где стоит табуретка. Леопольд пододвигает стоящую в изножье кровати табуретку поближе к тумбочке. Он не помнит, чтобы за последние десять лет был так близко от отца, ему хотелось бы помочь старику, сделать для него что-то, но ничего, кроме тягостного, смахивающего на неприязнь чувства, он не испытывает.
И хотя Леопольд ни о чем не спрашивает отца, тот начинает рассказывать про свою болезнь, длинно и подробно говорит, как у него случился инфаркт, как его лечили, что представляет из себя тот или иной врач. Такое впечатление, будто он выучил текст наизусть, однако нельзя пренебрежительно относиться к его словам, сейчас он говорит о самом для себя важном.
Леопольд делает вид, будто слушает, но рассказ старика не трогает его, вернее было бы сказать: Леопольд и не желает слушать его, ибо и представления не имеет, что значит болеть; он видит в окно больничный двор, скамейку, на которой сидят и курят больные; женщины заигрывают с мужчинами, подкрашенные губы не вяжутся с их бледными нездоровыми лицами; интересно, возникает ли у них флирт, влюбленности, взаимная симпатия. Мысль кажется ему смешной, сам он никогда не был в их шкуре, и все же что-то, какое-то внутреннее чувство предостерегает его: и он не застрахован от болезней; я здоров… здоров, внушает он себе и уже в следующий миг жадно прислушивается к словам отца, который говорит, что должен все время носить с собой нитроглицерин (очевидно, отец перепутал название лекарства, очень уж оно смахивает на название взрывчатки) и при первых же болях в сердце класть его под язык.
Только сейчас Леопольд ощущает в своих пальцах влажные стебли цветов. Он спрашивает, куда поставить букет, и отец просит его достать из тумбочки пустую банку и принести из уборной воды. Леопольд рад, что может чем-то заняться, и когда возвращается с водой, от его смущения и неловкости не остается и следа; он спокойно садится на край постели, рассуждая про себя, что больница, как и болезни, просто печальная неизбежность.
— Вилге говорила, что дела у тебя идут неплохо, я, правда, ничего в этом не смыслю, но слышал, что некоторые художники недурно зарабатывают, — говорит отец, и Леопольд вдруг подмечает в его глазах оживление и радость надежды.
Это странный миг — поймав выражение глаз отца, Леопольд понимает, что тому не безразлична его судьба. Мысль эта не укладывается в голове, но ему хочется порадовать отца, и он оживленно рассказывает о том, как прекрасно идут у него дела и как многого он добьется. Леопольд говорит столь убедительно, что и сам начинает верить в это, но тут отец подает знак нагнуться к нему поближе и шепотом произносит:
— Гляди, человек на кровати рядом, он и дня не проживет. Любовница уже третью ночь не отходит от него, а собственная жена ни разу так и не навестила.
Отец начинает подробно рассказывать, чем болен этот человек. В палате сумрачно, окна выходят на теневую сторону, стены выкрашены бледно-зеленой, кровати — часть бежевой, часть — блекло-голубой краской, лишь белые занавески на окнах создают некое подобие уюта. Кто-то стонет, кто-то издает хриплые звуки, женщина на миг открывает глаза, кидает испуганный взгляд на умирающего, затем закрывает их. Неожиданно Леопольд обнаруживает ошеломляющую схожесть своего внутреннего мира с внутренним миром человека, находящегося в больнице. Ведь и он, Леопольд, большую часть времени проводит в замкнутом пространстве, отгораживаясь от происходящего вокруг, и потому каждое, самое незначительное событие приобретает для него гигантские размеры — кассир в магазине ошибся, и хотя все быстро улаживается, этот случай с мучительной последовательностью снова и снова всплывает в памяти Леопольда; либо он помог кому-то внести в электричку детскую коляску, а потом, спустя долгое время, эта ситуация в деталях возникает перед глазами, и он начинает анализировать ее… Так уж лучше, чтоб потом не мучиться, ничего не рассказывать отцу про Вилге.
