Возвращение: Стихотворения - [21]

Небеса, словно белая сталь.

Там когда-то одна бродила я,

Близоруко прищурившись в даль.

Выйдешь в степь, и ветер повеет,

Воздух острый, полынный настой…

Знай, что дышишь ты силой моею,

Моей давней степной тоской.

Знай, что я далеко, но вижу я,

Вижу степь через нашу пургу.

Что не вымерзло и не выжжено,

Я в душе до конца сберегу.

1955

«Восемь лет, как один годочек…»

Восемь лет, как один годочек.

Исправлялась я, мой дружочек.

А теперь гадать бесполезно,

Что во мгле — подъем или бездна.

Улыбаюсь навстречу бедам,

Напеваю что-то нескладно,

Только вместе ни рядом, ни следом

Не пойдешь ты, друг ненаглядный.

1955

«Не сосчитать бесчисленных утрат…»

Не сосчитать бесчисленных утрат,

Но лишь одну хочу вернуть назад.

Утраты на закате наших дней

Тем горше, чем поздней.

И улыбается мое перо:

Как это больно все и как старо.

Какою древностью живут сердца.

И нашим чувствам ветхим нет конца.

1955

«Я не в русской рубашке Иван-дурак…»

Я не в русской рубашке Иван-дурак,

А надел я лакейский потрепанный фрак.

Выдает меня толстый широкий нос,

Да мужицкая скобка седых волос,

Да усмешка печальнее, чем была,

Да песня, что хрипло в даль плыла.

Да сердце стучит в засаленный фрак,

Потому что забыть не может никак.

28 мая 1955

«Надо помнить, что я стара…»

Надо помнить, что я стара

И что мне умирать пора.

Ну, а сердце пищит: «Я молодо,

И во мне много хмеля и солода,

Для броженья хорошие вещи».

И трепещет оно, и трепещет.

Даже старость не может быть крепостью,

Защищающей от напастей.

Нет на свете страшней нелепости,

Чем нелепость последней страсти.

28 июля 1955

«Как дух наш горестный живуч…»

Как дух наш горестный живуч,

А сердце жадное лукаво!

Поэзии звенящий ключ

Пробьется в глубине канавы.

В каком-то нищенском краю

Цинги, болот, оград колючих

Люблю и о любви пою

Одну из песен самых лучших.

2 августа 1955

«Сохраняют и копят люди…»

Сохраняют и копят люди.

Я схвачу — и скользит из рук.

Пусть меня за неловкость судит

Каждый встречный, и враг, и друг.

Вероятно, я виновата

/И мне все отвечают: ты!/,

Что меня довели утраты

До свободной, святой нищеты.

Что крутое и злобное время,

Исполняя завет судеб,

Разлучает меня со всеми,

Отравляет мне чувства и хлеб.

27 августа 1955

«Опять казарменное платье…»

Опять казарменное платье,

Казенный показной уют,

Опять казенные кровати —

Для умирающих приют.

Меня и после наказанья,

Как видно, наказанье ждет.

Поймешь ли ты мои терзанья

У неоткрывшихся ворот?

Расплющило и в грязь вдавило

Меня тупое колесо…

Сидеть бы в кабачке унылом

Алкоголичкой Пикассо…

17 сентября 1955

«Смотрю на жизнь с недоуменьем…»

Смотрю на жизнь с недоуменьем,

С наивной жадностью детей

Приглядываясь к пестрой смене

Людей, событий и страстей.

И я сама, актер-любитель,

Игрою своего лица

Любуюсь, как привычный зритель,

Не забываясь до конца.

И ощущаю я порою

Всю нереальность наших мук.

Наверно, даже смерть героя —

Удачный театральный трюк.

А в грозном торжестве победы

Я чувствую, лукавый раб,

Что победитель будет предан,

Что он устал и очень слаб.

И на кровавую потеху,

На важность нашей суеты

Смотрю с жестоким детским смехом

С моей пустынной высоты.

1950-е гг.

«Что-то вспыхнуло, замерло, умерло…»

Что-то вспыхнуло, замерло, умерло,

Загоревшись до самых звезд.

Отнесли за каким-то нумером

На унылый тюремный погост.

Это всё? Или было посмертное

Продолженье какое-нибудь?

Если было, я им пожертвую,

Мне не жалко его ничуть.

Будут старые вина литься,

Прозвучит поминальный тост.

Прах мой, будешь ли ты шевелиться,

Проклинать арестантский погост?

Что за дело мне, что болваны

Зашибут на мне честь и деньгу

И разлягутся на диванах,

Ну, а я коченею в снегу.

Не гнию, распадаясь, не тлею, —

Вековая хранит мерзлота.

И не знают вина и елея

Искаженные смертью уста.

Я — живая — пылала жаждой

К гордой славе, к любви, к вину.

А теперь влюбляется каждый

В отошедшую к вечному сну.

Выпивая бокал за бокалом,

Каждый грустные шепчет слова:

— Жаль, рожденье мое запоздало,

Очень жаль, что она не жива.

Но меня не согреет слава

После смерти в промерзшей мгле.

И лежащим в земле не по нраву

Трепетанье огня на земле.

1950-е гг.

Атом

Случайность правит или фатум

Великой сложностью вещей?

Играющий капризный атом —

Основа видимости всей.

Он в сочетаниях, во вращениях,

В соединение, во вражде,

В покое, в буйном возмущение,

Он в нашем теле и в звезде.

Их — мириады. В вечной пляске,

В движенье вечном вихревом

Творят природы вечной маски —

Людей, зверей и зло с добром.

Внимаем грозовым раскатам

В смятенье плоти и души.

Но он страшней, незримый атом,

В своей клокочущей тиши.

Мы смертны — верьте иль не верьте,

Наш мир прейдет. И мы умрем.

Лишь он, невидимый, бессмертен.

И сущее лишь в нем одном.

Тысячелетия мучений

С годами счастья протекло.

Мы атом предали растленью,

Мы спутали добро и зло.

Невидимый и всемогущий —

Доступным сделался для нас.

Посмотрим на лесные пущи

И на луга в последний раз.

1950-е гг.

Лаконично…

Лаконично, прошу — лаконично.

У читателя времени нет.

Солнце, звезды, деревья отлично

Всем знакомы с далеких лет.

Всем известно, что очень тяжко

Жить с друзьями и жизнью врозь.

Всё исписано на бумажках,

Всё исчувствовано насквозь.

Всем известно, что юность — благо,

Но и старость полезна подчас.

Почему же скупая влага

Вдруг закапала едко из глаз?

1965

Бессмертие

Согревается тело в ванне.