Возвращение на Подолье - [30]

Зубы Быка отбивали дробь. В начале визита он думал, что пришло помилование и сейчас этот старый генерал прикажет зачитать бумагу из Москвы.

— Я не понимаю, Иван Григорьевич, чё они меня спрашивают?

Но и Петренко Иван Григорьевич повел себя не так как обычно.

— Говорит не виноват, а сам только что из побега, — толкнул локтем Чухнаря.

— Это не я, не я! — закричал Бык, и стал стаскивать с нары Королькова.

Лицо Чухнаря исказила звериная гримаса. Заученным движением он молниеносно расстегнул китель и вытащил пистолет.

Когда Бык увидел направленный на него ствол, его глаза округлились и увеличились до такой степени, что теперь напоминали глаза австралийской обезьяны.

— Гражданин начальник, я не…

Отчаянную попытку объяснить прервал сухой звук выстрела. За первым выстрелом последовали еще. Теперь генерал вел беглый огонь по скрюченному на койке Королькову.

Огромная туша Быка распростерлась в луже крови. Корольков лежал, свесившись с койки. Широко открытые глаза медленно стекленели.

Вслед за выстрелами раздался крик полковника Петренко:

— Михаил Васильевич, товарищ генерал, что вы наделали?!. Какие меньшевики, это не тридцать седьмой год! Михалыч, быстрее вызывай санчасть!

Чухнарь судорожно сжимал рукоятку пистолета, бессмысленно уставившись на трупы. Губы что-то шептали. Что именно, расслышать было невозможно.

Петренко вырвал у генерала пистолет и выскочил в коридор.

— Эй, Михалыч, где ты, постой!

— Я здешь, товаришщ полковник.

— Не спеши докладывать, тебе сколько до пенсии?

— Уше дешять лет, как полошено. Товаришщ полковник, я того, што вы хотите?

— Быка застрелил ты, при попытке обезоружить генерала. Застрелил из пистолета генерала.

— Но, товаришщ полковник…

— Молчать! Ты был исполнителем уже в тридцать первом. Вспомни, скольких людей переправил на тот “берег”[40]?

— Не понял, товаришщ полковник!

— На тот свет, старая вешалка. Получишь благодарность и уйдешь на пенсию. Со своего фонда я подброшу деньжонок. При упоминании о деньгах морщинистое лицо прапорщика заметно оживилось.

— Иван Григорьевич, я ваш понял, но только давайте шразу договоримшя. Благодарноштей по слушбе мне не надо. Тысяча долларов внучке на приданное, и мы с вами в рашщете.

— Ладно, черт с тобой. Завтра получишь тысячу долларов, а теперь беги к ДПНСИ, заяви по форме.

В коридоре раздавался грохот множества сапог. Сначала в распахнутые двери ввалился капитан Ашимов, затем из санчасти прибежал дежурный врач Юрий Георгиевич в сопровождении двух прапорщиков.

Чухнарь, у которого приступ алкогольного психоза сменился глубокой депрессией, сидел в ногах убитого Королькова, закатив глаза и склонив голову на грудь. Петренко стоял рядом, пытаясь его поднять.

Казах Ашимов подскочил к Петренко и, выпучив заплывшие глазки, затараторил:

— Тафаришт палкофник, генерал не пастрадала?

— Молись аллаху, на твое счастье не пострадал.

— Патшему мае, я здесь ни при чем.

Петренко устрашающе выпятил челюсть и, что есть силы, рявкнул:

— А кто сегодня дежурный?! Кто должен был проследить, чтоб генерала сопровождала охрана?

— Мине никто не предупредил. Тафаришт полкофник, я софсем не виновата.

— Не виновата, — передразнил Петренко. — Дежурный ты? Ты за все и отвечаешь!

Михалыч и Ашимов подхватили очумелого генерала под руки и потащили в кабинет начальника тюрьмы. Петренко шел следом за ними. Прапорщики и тюремный врач остались в камере.

Только глубокой ночью генерал Чухнарь пришел в себя. Первое, что он увидел, было аскетическое лицо полковника Петренка, склоненное над письменным столом.

Пробуждение генерала Петренко встретил театральным движением разведенных в разные стороны рук.

— Ну, слава Богу, я уже хотел к тебе вызывать доктора. И часто это у тебя, Мишка, бывает?

Чухнарь осоловело моргал глазами. Он что-то силися вспомнить, но изношенный старческий мозг информацию не воспроизводил.

— Чего бывает?.. Можно подумать, ты не пьешь?

Петренко дружески заулыбался.

— Я, Миша, конечно же пью, но, когда пьяный, во время перестройки людей не убиваю.

— Каких людей? — встревоженно встрепенулся генерал. — Чего ты там буровишь? А ну, давай выкладывай! — уже приказным тоном прикрикнул он.

— Ты, что, взаправду ничего не помнишь?

— Молчать! — что есть силы Чухнарь треснул кулаком по столу. — Я вам покажу, как из старшего по званию делать дурака!

Лицо полковника приняло хищное птичье выражение. Зловеще, медленной походкой он подошел к сидящему на тахте Чухнарю и сухим пальцем ткнул его в грудь.

— Ты на меня не ори, пес старый. Забыл, как в учебке мне сапоги чистил? Я и сейчас тебя враз уделаю.

Вновь почуяв гипнотическую силу этого человека, Чухнарь испуганно притих.

— Вчера ты затребовал показать камеру, в которой сидел сбежавший с Харасановым Корольков. Так вот, дорогуша Михаил Васильевич, при свидетелях ты застрелил двух заключенных — Зубова и Королькова. Упражняешься в стрельбе, старое быдло! Это тебе не тридцать седьмой год, загремишь как миленький под суд.

— П-п-п-а-дажди, Ванька… Не может быть… Я-я действительно ничего не помню.

— Тем хуже для тебя. По новым законам алкогольное опьянение отягчает вину.

Теперь Чухнарь больше напоминал дряхлого деда, чем привыкшего повелевать генерала. Лицо приняло безвольное, дрожащее выражение. Плечи мешковато провисли, из глаз потекли слезы.