Возвращение на Подолье - [29]

Вошел Чухнарь. Время наложило отпечаток на облик старого “стреляки”. Теперь Чухнарь больше походил на человека, для которого основной проблемой является задача добежать до туалета.

— Уф, привет, Иван! Что там у тебя приключилось? Эт-т-то на тебя не похоже. Упустить врага!

Он явственно жил в сорок шестом году. Петренко, который давно ходил с авоськой по магазинам и забивал “козла” с шахтерами-пенсионерами, ритм жизни ощущал лучше.

— Да какой он, Миша, враг… Типичный уголовник. И чего вы всполошились? Не сегодня завтра его поймают.

— Ты мне тут дурачком не прикидывайся, — морщинистой рукой Чухнарь хлопнул по столу. — Десять лет Харасанов печатал листовки, то есть запрещенную литературу. Помог уйти за границу настоящим врагам. А ты называешь его уголовником. Сам пойдешь на Соловки, — опять ушел в незабвенную молодость.

— Подожди, Мишка, — Петренко порывисто положил свою руку на руку Чухнаря. — Я что, по-твоему, меньшевик, который выпустил Леньку Пантелеева? И вспомни сорок шестой год, мало у нас бендеровцев сбегало?

Чухнарь выпустил пар. Рукой, покрытой пигментными пятнами, он потер дряблую щеку стареющего мопса.

— Ладно. Что ты там пьешь? Водку или пятизвездочный?

— Сам уже не пью, но водка найдется.

Он открыл сейф и выставил бутылку водки.

— Закусить сейчас будет, принесут обед.

— Какой обед? После вчерашнего еле живой… Только этим спасаюсь.

Дрожащей рукой он поспешно налил чайный стакан водки и со словом “будь”, отправил в мясистое отверстие. После приема водки лицо Чухнаря поразительно изменилось. Теперь он напоминал подвыпившего швейцара, спекулирующего сигаретами.

— О, да ты усы отпустил… Мне не пойдут… Послушай, Иван, мне бы мяса килограмм пятьдесят. Увезу, не переживай. Взял с собой двух хлопчиков.

— Мяса возьмешь сколько угодно. Хоть вагон загружай. Зэкам оно противопоказано… От него у них стоять начинает.

Последние слова вызвали у Чухнаря необъяснимую злость. Лицо приняло мертвенную маску, по молодости хорошо

знакомую Петренко.

Он опять ударил кулаком по столу.

— Стоит, говоришь? А исполнительные камеры у тебя в тюрьме есть или нет?

Петренко удивленно посмотрел на Чухнаря. То, что тот делал в прежние времена для укрепления духа, осталось в крови.

— Все есть, Мишка. Для врагов у нас есть все, как говорил товарищ Сталин. Но, мне кажется, тебе нужно отдохнуть с дороги. Чухнарь лег и через минуту захрапел.

Опыт работы в НКВД всегда приходил Петренко на помощь. Вот и теперь он прослушал магнитофонную запись с откровениями Чухнаря и с удовлетворением отметил: “Теперь мне бояться нечего”. Тем не менее, зная волчий нрав генерала, он решил себя обезопасить окончательно. В его голове созрел хитромудрый план.

Петренко укрыл старого друга офицерским тулупом, и нажал кнопку звонка.

Вошел дежурный офицер.

— Алтухов, генерал с управления желает самолично провести беседу с осужденным Корольковым… Выяснить подробности побега. Через двадцать минут мы спустимся в сорок пятую. Выставь на коридор Михайлова.

— Но, товарищ полковник, — перебил лейтенант, — Михайлов дежурит на прогулочных двориках.

— Я тебе сказал, поставь Михайлова! У меня на этих новичков мало надежды. Одного Михайлова, и чтобы больше там никто не маячил.

Когда дежурный вышел, Петренко подошел к дивану. Чухнарь спал беспокойным алкогольным сном.

Привычным движением Петренко расстегнул китель генерала и в наплечной кобуре нащупал рукоятку пистолета. “Осталось пятнадцать минут… Если Бог не помешает, а черт поможет, все будет Абгемахт”.

Второй портативный диктофон он положил в нагрудный карман своего кителя.

Будил он генерала беспощадно, как это только могут делать работники УВД. Мохнатые уши старого друга трещали в его пальцах. Но только тогда, когда он стал выворачивать ноздри генерала наизнанку, тот открыл глаза.

— Вставай! Идем в исполнительную камеру, там враги! — металлическим голосом заставил того вскочить и подтянуться.

Чухнарь тупо уставился на человека, отдающего знакомый приказ, тем не менее, рявкнул угрожающим голосом:

— Враги? Где?

Они долго петляли в мокрых, плохо освещенных подвалах. Чухнарь, как манекен, шел за дежурным офицером время от времени повторяя:

— Враги? Где враги?

Возле сорок пятой камеры они остановились.

У массивной двери, на которой помимо железной штанги висел амбарный замок, стоял дряхлый старик в военизированной форме.

— При-ш-ш-ш-ли, Иван Григорьевич? А я уже дешать минут вас подшидаю.

— Ты мне нужен, Михайлов, — хлопнул его по плечу Петренко. — А ты, Алтухов, на сегодня свободен. Можешь уходить домой.

С грохотом упала штанга. Дверь издала вековой скрип и медленно открылась. Когда они вошли в камеру, удивлению Быка не было предела. Даже прапорщики имели право заходить к смертникам только в сопровождении пяти-шести человек. Валентин натянул одеяло на голову, а Бык вскочил с нары и вытянулся по стойке смирно.

— Этот самый, — жестяным голосом сказал Петренко, и плакатным жестом указал пальцем на уголовника.

Пьяный до невменяемости Чухнарь все же стоял на ногах. Выпучив пьяные глазки, мало чем отличающиеся от пуговок Быка, он неожиданно громогласным голосом рявкнул:

— Какая партия?! Отвечай, какая партия, мразь?!