„Если хочешь, представь себе тьму, а во тьме той — стальные прутья, проросшие ржой и вековой грязью. Прутья вбиты в глыбы гранита, столь же древнего, как и холмы, что держат на себе эти скрепленные известковым раствором стены, громоздящиеся на многие десятки метров.
Промеж прутьев, глубоко под стеной течет поток сточных вод, вспененных извержениями не только двух с половиной тысяч затравленных людей, ныне здесь живущих, но и несчастным количеством их предшественников.
Вдохни же этот адский воздух: ощути его вкус и осознай, что это вкус и запах наказания в чистом его виде. В этом гниющем шлаке таится парадокс страдающей породы людей, и нет ей подобной. Здесь эта раса находит цель своего пути, сливаясь наконец в слепом единении с ненастным, не знающим преград потоком отбросов, которые есть судьба всего сущего. Эти сточные воды, текущие в жилах тюрьмы-монстра, стекаются со всего мира; здесь заканчивается необходимость и начинается вероятность. Здесь, в торжестве и боли полного забвения.
Это „Зеленая Речка“.
А это история ее бунта“.
За миллион человеколет ноги заключенных отшлифовали гранитные булыжники до маслянистого блеска, впитавшего в себя людскую боль и унижение. Когда начальник тюрьмы Джон Кемпбелл Хоббс вышагивал по центральному проходу блока „В“, его ноги мистическим образом чувствовали под собой въевшиеся в камень отпечатки подошв тяжелых ботинок. В горле застыл привкус разлагающегося застарелого пота и инфицированной мокроты вперемешку с вонью никотина и гашиша. Концентрированное зловоние человеческих отходов и страдания — страдания высшей степени, многие десятилетия копившегося под высокой стеклянной крышей, грандиозным сводом вздымавшейся над тремя вертикальными ярусами переполненных камер. Здесь людям предписывалось стоять на коленях, а тем, кто не желал, надлежало преподать суровый урок.
Безусловно, в мире есть места и похуже, но все они далеко за пределами Соединенных Штатов. По-своему это одно из самых совершенных заведений, продукт цивилизации, той самой цивилизации, которая разлагалась прямо на глазах Хоббса и которую он презирал с такой страстью, на которую только был способен его выдающийся интеллект.
Стальные подковки ботинок Хоббса выбивали о камни пола ритмичную дробь, и этот звук вернул мысли начальника к его служебному долгу — воспитывать и наказывать. Хоббс выполнял его со всем возможным старанием. Еще до сегодняшнего дня он не стал бы принимать происходящее так близко к сердцу, но отныне начальник тюрьмы пойдет другим путем.
Сегодня Джон Кемпбелл Хоббс собственноручно разобьет драгоценный сосуд дисциплины зубилом и молотом, имя которым — война…
Следом за Хоббсом, отстав согласно уставу на три шага, маршировала фаланга шести охранников с полной боевой выкладкой: в шлемах с забралом, кевларовых бронежилетах, при дубинках, перспексовых щитах и баллончиках „мейс“ со слезоточивым газом. Из восьми громкоговорителей над дверью, выходящих во двор ворот блока, непрерывно доносился громкий марш, в такт которому вышагивали Хоббс и его люди. Барабанная дробь, наполняя все существо Хоббса недюжинной силой, заглушала недовольное ворчание заключенных, сгрудившихся на ярусах, нависших над проходом. Его слепо и бездумно ненавидели. В прошлом это причиняло ему страдания, но сегодня он только приветствовал такое отношение.
Гранит. Барабанная дробь. Наказание. Власть.
Дисциплина — превыше всего.
Хоббс — превыше всего.
В любом смысле.
Нить его мысли прервалась. Хоббс прислушался к себе, проверяя, не затаилось ли в извилинах его мозга сомнение в собственной правоте, но ничего не обнаружил. Все шло как надо. Перестроить вселенную можно, только высвободив апокалиптические и непредсказуемые силы. Великий физик был не прав: Бог все-таки играет в кости. А в мрачной убогой вселенной государственного исправительного учреждения „Зеленая Речка“ Джон Кемпбелл Хоббс был самим Богом.
Здание тюрьмы было спроектировано английским архитектором по имени Корнелиус Клюнз еще в те далекие времена, когда существовала возможность слить философию, искусство и инженерную мысль в единое целое. С полного одобрения тогдашнего губернатора штата Техас Клюнз решил создать тюрьму, где каждый кирпич заключал бы в себе идею зримой и неоспоримой власти. Не просто темный зловещий острог или вульгарная приземистая коробка: „Зеленая Речка“ была задумана как гимн во славу воспитательных возможностей солнечного света.
От цилиндрической центральной башни под грандиозным стеклянным куполом, подобно спицам исполинского колеса, разбегались четыре жилых и два рабочих блока под углом в шестьдесят градусов друг к другу. С центральной вышки хорошо просматривались проходы всех жилых блоков. Крыши блоков с гладкими гранитными стенами находились над верхним ярусом камер на высоте шести метров. Стропильные опоры, поперечины и сами стропила были сделаны из кованого металла и покрыты сверху толстенными плитами зеленого стекла, сквозь которые внутрь проникал всевидящий свет Божий. По замыслу архитектора это порождало в затравленных душах заключенных постоянное чувство беззащитности и обнаженности, усиливая чувство подотчетности и автоматически гарантируя дееспособность власти. Из окна своей камеры заключенный видел только тюремную стену с дежурными стрелками; сквозь прутья дверной решетки просматривалась центральная сторожевая вышка, оборудованная телекамерами, и охранники на ней. Всю ночь напролет камеры освещались тусклыми зелеными лампами, а стены и проходы — прожекторами. Попадая в „Зеленую Речку“, человек мог позабыть о мраке в течение всего срока пребывания в ней. Темнота обеспечивала, по крайней мере, иллюзию приватности уединения, что располагало к поискам смысла своего существования. Свет дисциплинировал, а темнота освобождала. В силу того что заключенный все время находился на виду, он никогда не был уверен в отсутствии слежки, постоянно ловил на себе взгляд надзирателя и невольно становился своим собственным тюремщиком. „Зеленая Речка“ была монументом власти, воздвигнутым на параноидальном ощущении вины.
