Возвращение любви - [26]

Елена бодро шагала, ощущая прилив энергии во всем теле, и ей казалось, что в эти минуты она окончательно проснулась, выздоровела. Она поняла, что еще многим нужна — родителям, ученикам, подругам, а раз так, то не должна киснуть, не такая она слабая, надо жить, работать, приносить пользу.

Весь день Елена прожила в спешке, словно хотела нагнать упущенное. Даже ученики почувствовали перемену в ней и были на уроках особенно внимательны. В учительской, оставшись в конце дня одна, посмотрелась в зеркало и вдруг застыла. Она уже привыкла видеть свое унылое лицо с опущенными уголками рта и вялым взглядом. А тут на нее глянула прежняя Елена. Все в ней ожило. Так оживают увядающие цветы, которые давно не поливали, — получив живительную влагу, они наполняются внутренней силой.

Вечерами Елена еще не выходила из дому, но теперь много и с удовольствием читала, остро воспринимая мысли любимых писателей и то духовное наполнение, что несли книги.

Прошло недели две, а то и три после памятного разговора с Ириной, как однажды вечером раздался стук в дверь. Кто бы это мог быть? Ирка врывалась без всякого стука, часто забывая поздороваться, и тут же начинала болтать о пустяках.

Елена глянула в зеркало: все ли в порядке? И тут же сама себя упрекнула: «Чего это я?»

— Входите! — подала она голос, стоя посреди комнаты.

Дверь открылась, и Елена увидела Дмитрия Зотова. Он был в длинном сером пальто, держал в одной руке шляпу, а во второй — алую розу.

— Можно? — на лице его было смущение.

Елена шагнула навстречу, приняла цветок и стала вслух восхищаться им:

— Что за прелесть! Ну, Дмитрий, вот уж угодил!

Наливая воду в кувшин и ставя цветок, она говорила ничего не значащие слова, — предоставляла Зотову время преодолеть робость и успокоиться. Человеку за тридцать, а он все, как безусый отрок, теряется и краснеет.

— Что же вы не снимете пальто? — радушно хлопотала Елена.

— Да-да, — заспешил Зотов. — Если я вас не отвлек, не оторвал от дел, то посидел бы малость.

— Будете чай?

— Нет-нет. А впрочем… Не хотел бы утруждать.

— Да вовсе нет… Наоборот… Я рада вас видеть.

«Чего это мы с ним все расшаркиваемся? — подумала про себя Елена. — И почему на «вы»?

А как мы прежде обращались? Вот смех-то! Я забыла, как мы прежде были — на «вы» или на «ты». А почему? Потому, что это не имеет для меня ни малейшего значения. Или то, что я называю «прежде», ушло в такое прошлое, что забылось».

— А уж как я рад вас видеть! — глаза Дмитрия блестели, того и гляди — слезы брызнут.

Вот же бедолага! И какие они неловкие, смешные, эти влюбленные мужчины. У Елены и капли сомнения не было, что Зотов по уши влюблен в нее. Надо быть слепой, чтобы этого не увидеть. Но так дальше продолжаться не может.

Он мужчина, пусть возьмет себя в руки.

— Зотов! — сказала она, насмешливо склонив голову набок. — Мы сколько знакомы?

— Сто лет, — застыл он, сцепив пальцы рук.

— Без малого сто, — улыбнулась Елена. — И мы друзья?

— Надеюсь… Очень надеюсь.

— Тогда в чем дело, Зотов?

— Простите, а в чем?

— Не прощаю! Встретились старые друзья. Это же надо отметить. А у меня в холодильнике пусто. Как же ты, мужчина, забыл вина принести?

— Да я не посмел… Я подумать не осмелился. А можно?

— Не можно, а нужно.

Зотов суматошно натянул пальто и выскочил на улицу. До магазина было не так и близко, но он вернулся чуть ли не через пять минут. Пожалуй лишь слетать можно было за такой срок, но крылья у Зотова пока не выросли.

— Вот! — в руках он держал большую бутылку марочного сухого вина.

Елена заметила, что донышко бутылки было в снегу. Ясное дело: Зотов шел к ней с вином, но в последний миг застеснялся и сунул бутылку в снег.

— Отличное вино! — похвалил себя Зотов.

Елена плохо разбиралась в винах по причине полного к ним равнодушия и с преувеличенным вниманием разглядывала этикетку.

Зотов, должно быть решил, что она заделалась докой в напитках, потому перестал дышать и побледнел — а вдруг не понравится.

— Вино хорошее, — кивнула с видом знатока Елена.

Зотов расплылся в улыбке. Чудак! Вот сказала бы, что не любит такие вина, — огорчился бы. Упало бы настроение, мир показался бы черным.

— Я не успела ничего приготовить, — сказала Елена, направляясь в кухню.

Зотов нес бутылку, как жертвенный дар.

— Если разрешишь, я мигом. Что бы ни оказалось в холодильнике, все сойдет… Чему только не научит холостяцкая жизнь. Я из магазинных пельменей сорок блюд делаю.

Елена протянула ему фартук, а сама села за стол.

— Тогда угощай.

Водрузив бутылку на стол и повязав фартук, Зотов полез в холодильник и стал там рыться, что-то напевая себе под нос. Искать было особенно нечего, но пельмени как раз нашлись. И еще полдесятка яиц.

Занявшись привычным делом, он совершенно успокоился. Движения его были скупы и точны, все получалось ловко. Приятно было смотреть, как он наливает масло на сковородку, как бьет яйца. Виртуоз, мастер, маэстро. Уже снисходительно посматривал он на Елену, поучал ее:

— Нельзя жарить на большом огне. Ошибка многих хозяек, что они не чувствуют огня. Зажгла конфорку и пошла языком чесать. Огонь — это главный инструмент, с ним надо на «вы».

— Зотов, — сказала Елена, которую разбирала досада, что он так быстро успокоился, — с такими талантами ты мог бы осчастливить любую. Чего не женишься?