Возвращение к Мастеру - [14]
— Я работаю на почте города Саратова, являюсь внебрачной и единственной дочерью бывшего заведующего буфетом московского театра Варьете Сокова Андрея Фокича и хочу получить его деньги, которые причитаются мне по наследству. Неделю назад моя мать с большим опозданием узнала о его кончине и отправила меня к Вам.
Легкая улыбка медленно сползла с похожего на студень лица руководителя:
— Как Вы говорите Ваше имя? — он начал тянуть время.
— Я не называла еще мое имя. В документах все и так написано черным по белому. Почитайте, — обхамила его девушка, — а впрочем, меня зовут Сусанна Андреевна Сокова.
— Позвольте лишком Вашим полюбоваться, вуальку поднимите, пожалуйста, сравним фото в паспорте с оригиналом, так сказать. Посмотрим, полюбопытствуем, — он открыл документ.
Сусанна кончиками пальцев приподняла с лица кружевную сеточку, демонстрируя полное сходство.
— Давайте поступим так, — покровительственно, по-отечески распорядился Наум. — Вы напишите сейчас заявление, а мы через месяц на заседании комиссии рассмотрим его, отправим запрос в Саратовский городской отдел милиции, они все проверят, вышлют нам подтверждение. Мы снова соберем комиссию и будем решать Ваш вопрос.
На самом деле он хотел положить заявление нахалки под сукно и забыть про него навсегда, а деньгами распорядиться по своему усмотрению.
— Не зарывайся, Куценогий.
Ему показалось, что он ослышался.
— Либо ты сейчас выдашь мне наличные, либо твое личное дело, — она вытащила из сумочки увесистую папку, — ляжет на стол организации по борьбе с хищениями государственной собственности. Открой, поинтересуйся.
Пальцы Наума Лазаревича так дрожали, что он с трудом развязал тесемки переплета. Ему хватило пары минут, чтобы осознать глубину открывшейся перед ним пропасти:
— Позвольте папочку себе на память оставить?
— Конечно, забирай. У меня еще есть.
— Расписочку в получении означенной суммы извольте собственноручно написать. Сейчас кассир деньги для Вас принесет, — он кинулся к телефонному аппарату.
Когда Сусанна Андреевна покинула здание банка, прижимая к груди отцовское наследство, Куценогий решил еще раз прочитать ее заявление. Буквы начали прыгать перед его глазами, потом дружно встали в хоровод, сложились в обвиняющее слово «Казнокрад» и растворились, как ни в чем не бывало. Он схватил расписку. Чернильные каракули ядовитыми змейками поползли в центр важного документа, образовали кукиш и тоже бесследно пропали. О посещении девицы напоминала только толстая папка с обвинительным делом.
— Клянусь мамой, воровать больше никогда не буду, только не выдавай!
На обложке появилось лицо недавней посетительницы. Она подкрасила помадой и без того яркие губы, поправила бархотку на шее, сказала:
— Живи пока, — и исчезла.
Вошедшая на вызов начальника секретарша Дуняша мало что поняла из его бессвязной речи:
— Конь — конь — конь — як — як — як…
— Билеты в зоопарк, или в цирк желаете заказать?
Он замахал рукой в сторону шкафа, где стояла початая бутылка грузинского коньяка «Eniseli».
Пока Наум лечил нервы любимым напитком, в зеркальные двери заново отстроенного после пожара Торгсина бодрой кавалерийской походкой входила девушка, по виду чекист, или комиссар, одетая в гимнастерку, галифе, кирзовые, солдатские сапоги и потертую кожанку, туго перетянутую офицерским ремнем. Ее коротко остриженные волосы были перевязаны кумачовой косынкой, а на поясе висел наган в деревянной кобуре.
Такой облик служил пропуском в любое советское учреждение, являлся пролетарским символом новой власти, внушая рядовым гражданам трепет и уважение.
Швейцар на всякий случай вытянулся во фрунт и сделал под козырек, а затем проводил ее к Палосичу, заведующему продовольственным отделом. Тот абсолютно не удивился ее словам:
— Профсоюз кооперации работников по ремонту примусов, керогазов, самоваров и кухонной посуды уполномочил меня купить у Вас в Торгсине продовольствие на сумму двести золотых червонцев, — она протянула ему список и деньги, — и доставить продукты по указанному здесь адресу.
Спустя полтора часа во двор высокого, серого, бывшего доходного дома въехал фургон для перевозки продовольственных товаров и остановился у подъезда.
Тихий старичок, так отважно вступившийся когда-то за истомленного голодом и жаждой горемыку Бегемота, сидел на корточках возле подвального окошка и кормил компанию бродячих котов остатками еды. Услышав от комсомолки о предназначенных ему подарках, он категорически от них отказался:
— Нет — нет, даже не уговаривайте, ничего не возьму! Я же от чистого сердца помог тогда товарищу трудящемуся.
Гелла решила пойти на хитрость:
— Сегодня так жарко. Можно у Вас стакан водички попросить?
Сидя за столом в его маленькой, опрятной и очень уютной комнате, они разговорились. Выяснилось, что дедушка одинок, что зовут его Порфирий Акимович Завьялов. В остальных комнатах проживают еще 15 человек, в том шиле семь детей.
— У нас образовалась своего рода коммуна, — объяснял он внимательной слушательнице, — женщины по очереди готовят на всех еду, стирают, убирают, а я присматриваю за детишками, да примусы чиню.
— Думаю, Вы просто обязаны обеспечить свою дружную коммуну в это трудное, голодное время, раз появилась такая возможность, — Гелла залпом выпила ледяную воду и отправилась командовать грузчиками.
