Возвращение к лисьей норе - [18]

Бог мой, да ведь он говорит так же, как Петр. Он не диссидент и не классовый враг, он рабочий и коммунист, поражался Земан. Впрочем, он вынужден был себе признаться, что почти обо всем, о чем сейчас говорил его попутчик, он и сам думал. Высказать свое мнение не решался. И не потому, что боялся. Просто за годы службы, воспитав внутреннюю дисциплину, он боролся с подобными мыслями, считая их предательством всего своего предыдущего жизненного пути.

— Вы знаете, почему я так много курю? — спросил попутчик и сразу же ответил: — Проехать по Праге, в центре которой мы вопреки всякой логике соорудили автомагистраль, все равно что выкурить сотню сигарет. Большинство пражских детей даже если их родители не курят, страдают от астмы. Я пью и курю, чтобы избавиться от депрессии, чтобы не думать ни о чем…

Расстроившись, он, наверное, забыл, что сидит в купе для некурящих, и закурил сигарету. Земан не протестовал.

— Несколько лет назад умерла моя жена. Сначала у нее появился какой-то нарост в горле. Вырезали. Но такой же нарост появился снова. На сей раз на спине. Ее снова прооперировали. А потом обнаружили, что такие наросты — везде, во всех ее внутренностях. Это был рак. Мне тогда хотелось умереть, но ведь я не один был. У меня есть дочка, хороший зять. Молодым не удалось получить квартиру, живем все вместе. Хорошо живем, дружно. Потом дочка забеременела. Не поверите — впервые после смерти жены я был снова счастлив. Я так ждал этого ребенка. Родилась девочка, симпатичная, с беленькими волосиками и большущими глазами. Но вот новая беда: половина тела у нее парализована, ножка и ручка не двигаются, не растут. Вот горе! Вы даже не знаете, что это такое.

Да нет же, знаю, подумал Земан и вспомнил Ивана, его детство в гипсе и вечную боязнь, что мальчик не сможет ходить.

— Почему это свалилось на нас, никто не знает. Дочь и зять — молоды и здоровы, я тоже всегда был здоров, ничего подобного у нас в семье не было. Короче, от счастья остались одни воспоминания. Молодые — нервные, часто ругаются. А мне всякий раз хочется плакать, когда я посмотрю на этого несчастного ребенка. Вот я и путешествую. Убегу из дому, таскаюсь по пивнушкам, пью да курю, чтобы забыться, не думать о своей вине.

— А вы-то здесь при чем? — удивился Земан.

Попутчик больше не казался ему нахалом. Теперь он понимал его горе, его наигранную бодрость и разговорчивость. У каждого из нас есть маска, которой мы прикрываем горечь и грусть.

— Нет, и я виноват. Тем, что молчал, а стало быть, соглашался. И что так долго оправдывал преступление, совершаемое над целым народом.

— Я понимаю, вам тяжело, но ваши слова излишне суровы.

— Излишне? Недавно я прочитал статью одного писателя, который впервые нашел в себе смелость сказать обо всем этом. Статья называлась «Воронья смерть». Он рассказал, как подохли три тысячи ворон, отравившись на полях поблизости Бржецлава. Но речь в статье не только об этом шла. Мы и наши дети пьем воду с ядовитыми нитратами, молоко, в котором содержится кадмий, а он разрушает печень и легкие, из-за него появляются на свет дети-уроды. Автор статьи сообщил, что американцы применяли во Вьетнаме страшный яд — диоксин. Они распыляли его с самолетов, уничтожили джунгли и все живое. Американские солдаты, подвергшиеся воздействию этого яда, до сих пор умирают от рака. А наше правительство этот яд одобрило. И над нашими полями уже распылили сорок девять килограммов диоксина. Так вот, мы и наши дети все эти сорок девять килограммов уже съели.

Факты потрясли Земана.

— Это ужасно, — сказал он тихо.

— Но гораздо ужаснее то, что правительство не потребляет эту медленную смерть, которую предписало своему народу. Оно жрет совсем другое. Существуют специальные поля и сады, где выращивают овощи и фрукты без ядохимикатов. Специальное мясо, специальные магазины. Молоко и сыр для них привозят из Голландии. Они пышут здоровьем, болтают о социализме, а у меня вот — умерла жена и внучка родилась уродом…

Теперь Земан понимал, откуда у его попутчика такая злость. Он не мог найти слов, чтобы успокоить и подбодрить старика. К сожалению, их разговор был прерван приходом двух новых пассажиров. Они шумно ввалились в купе с другого поезда, который только что остановился у перрона.

19

Попутчик Земана с радостью накинулся на новых пассажиров. Этот человек был словно апрельская погода — то смех, то слезы. Теперь казалось, будто он совершенно забыл об умершей жене и несчастной внучке. Он без умолку балагурил, развлекая купе своими историями. Один новичок, парень в потертых джинсах (вероятно, сельскохозяйственный рабочий, а судя по говору — житель Восточной Чехии), достал из портфеля бутылку охотничьей настойки и пустил ее по кругу. Когда очередь дошла до Земана, он вежливо отказался. После монолога старика не было у него желания пить и разговаривать с кем бы то ни было.

Он размышлял не столько о том, что сказал попутчик, его поразило, как он об этом говорил. В его тоне были гнев и ненависть пролетария к господствующим развратникам и казнокрадам. Это напоминало гнев Яна Гуса, который тот когда-то обрушил на церковь и епископов.