Возвращение к легенде - [18]

Тарутин построил всех и сказал, что командовать сводным батальоном он поручает старшему лейтенанту Поливоде. Меня назначили командиром третьей роты. Затем объявили заместителей по политчасти: Поливода получил в напарники политрука Тарасенкова, а я — Королева. В данном случае это тоже было продумано — я говорю не о себе, а о других: все ребята молодые, энергичные, уже обстрелянные в первом бою… Конечно, насчет Поливоды, может, кто в душе и возражал: все-таки он только старший лейтенант, а у нас в отряде были и капитаны и майоры. Но война — это не отдел кадров, здесь одного звания мало. А у Тарутина глаз на людей был хороший…

Ровно в четыре утра по вражеской стороне ударила наша артиллерия. И тут же мы пошли в атаку. Моя рота прошла через кладбище и рассредоточилась в переулках, прилегающих с одной стороны к парку, а с другой — к широкой улице, если не ошибаюсь, имени Словацкого — был такой польский поэт или писатель… Да, я забыл сказать, у нас имелась еще и своя пушка. Правда, получили мы ее не совсем законно, по-партизански. Еще на подступах к городу мы встретили какого-то майора, тоже из девяносто девятой дивизии, не то грузина, не то армянина, с тремя танкетками. На прицепе у одной из танкеток была 76-миллиметровая пушка. Ну, я ее и попросил вместе с расчетом, в качестве прикрытия. Командовать расчетом вызвался лейтенант, молоденький паренек, видно, только из училища, — я вам о нем еще потом расскажу. Так вот, эти артиллеристы шли следом за нами, тянули орудие на руках и стреляли через головы…

Немцы не ожидали нашей атаки. Помню, выбегаю из-за угла и вот так, нос к носу, сталкиваюсь с их часовым из передового охранения. Он увидел меня и словно очумел. Потом как крикнет: «Рус!» — и бежать. Догнала его моя пуля — так он и упал с раскрытым ртом… Но это было только в первые минуты. Вскоре немцы опомнились и открыли страшный огонь — из орудий, из минометов, из пулеметов. Навстречу нам — это было уже в районе самого замка — фашистское командование выдвинуло большую группу, примерно около батальона. Пришлось моей роте сражаться тоже за батальон. Ну, и соответственно взводу — за роту, отделению — за взвод, а каждому бойцу — за отделение.

Злости у нас хватало, а где злость, там и хитрость. Мы город знали лучше, чем немцы, тем более что находились уже недалеко от центра, где нам был знаком не только каждый дом, а каждый выступ, каждая лазейка. Это знание нам крепко помогло. А тактику уличного боя пришлось осваивать тут же на ходу, сдавать, как говорится, экзамен сразу за академию. Кто ошибался, то только раз. Я понял, что наше спасенье — в предельной маневренности, и еще больше рассредоточил роту, выделил малые подвижные группы, по два-три бойца, и дал лишь общую задачу: выйти к заставе и восстановить границу. Пусть, решил я, каждый проявит себя на полную катушку. А нашему солдату ведь только дай! Как пошли мои ребята по дворам, по закоулкам, как начали шуровать немцев — от тех только перья полетели. Некоторые из них, увидя пограничника, чуть с ума не сходили — прятались в уборных, ныряя, простите, в дерьмо, прыгали с чердаков прямо на мостовую В общем пошла еще та игра…

Александр Николаевич машет рукой, но в глазах светится радость. Как-никак, а приятно вспомнить себя в той давно забытой роли вожака этой кучки храбрецов, воспитанных им за долгие месяцы строевых учений и стрельб, задушевных бесед и суровых «накачек» — всего того, что предшествовало тому бою. Недаром немцы окрестили пограничников «зелеными дьяволами» и уже на следующий день после штурма объявили, что за каждого убитого пограничника их солдат будет награждаться «железным крестом». А сейчас передо мной сидит толстый, кругленький человек, которого даже трудно представить себе в военной форме, да еще с наганом в руке…

— Я оставил при себе только одно отделение, восемь бойцов, — продолжает он. — Мы бежали от дома к дому, падая на землю и снова вскакивая, прижимаясь к стенам, укрываясь за выступающими вперед контрфорсами, перепрыгивая через ограды, — откуда лихость бралась! Наверно, недаром говорят: «Смелого пуля боится!» Я помню, выбежал на старинную площадь Плац на Браме, увидел в пролете улицы на той стороне площади вокзал, а от него уже недалеко была а застава — сорвал с себя фуражку и крикнул: «Ребята, давай!» Мою фуражку тут же автоматной очередью всю прошило, а мне ни царапинки. Ребята вскочили за мной, как гаркнут «ура!», и немцы — они на бульваре за деревьями прятались — врассыпную. Здесь Виктор Королев, который с несколькими бойцами по соседней улице шел, тоже на площадь выбежал, И тоже с криком «ура!». В этот момент один из немцев, офицер, обернулся и бросил в нас гранату. А Виктор — он был маленький, верткий — схватил ее на лету и обратно в немца. Тот опомниться не успел… Да, сейчас вот увидишь такое в кино — и не поверишь. А ведь это было!

Примерно часам к трем дня, рассказывает Патарыкин, он и его бойцы вышли к заставе. Затем сюда же начали стягиваться и другие группы. Расчет на самостоятельность оказался правильным, все выполнили свою задачу оперативно и точно. Подтянулись и артиллеристы со своей пушкой. Только теперь Патарыкин узнал фамилию командира расчета — Журавлев. Молоденький лейтенант еле держался на ногах от усталости («Еще бы, протащить пушку на себе почти через весь город!»), но был счастлив. «Можно, мы останемся с вами?» — робко попросил он. Патарыкин решил: «Пусть остаются, ребята хорошие. А мне… семь бед — один ответ. Там разберемся!»