Возвращение к легенде - [17]

Между тем группа политрука Тарасенкова прочесывала улицы, прилегающие к набережной. Здесь, как рассказывали, произошел такой случай. Кто-то из жителей сообщил, что видел немцев в парке, в районе ресторана. Наши пограничники бросились туда. Пробрались за деревьями, слышат какой-то шум, звон бутылок, пьяные крики. Немцы, оказывается, уже решили, что русским капут, и начали праздновать победу. Один фриц, здоровенный такой, в гражданской одежде, с ножом в зубах, плясал на столе, а другие хлопали в ладоши и кричали «браво»… В этот момент наши их и накрыли!

На какое-то время граница формально восстановилась. Тогда немцы двинули свой десант на лодках. И вот тут-то по ним ударили из дотов. Да, это был наш первый артиллерийский залп. Мы еще больше воспрянули духом. И может быть, нам удалось бы окончательно очистить город, но вскоре, через каких-нибудь полчаса после выступления Молотова, командир отряда майор Тарутин вдруг дал приказ снять погранпосты и начать отход к восточной окраине Перемышля — селу Негрыбка. Мы тогда не поняли: в чем дело? А потом узнали, что немцы прорвались на флангах от Перемышля и угрожали охватом защитникам города… Приказ есть приказ. Я оставил на рубежах две прикрывающие группы по пять-шесть человек и начал отход…

— Значит, — перебиваю я, вспоминая рассказ Маслюка, — вы отходили примерно в то же время, что и укрепрайонцы?

— Да, вероятно. Но где именно шли они, по каким улицам, я не знаю. Взаимосвязи тогда у нас не было, каждое подразделение выбирало для себя свой маршрут. Нам, пограничникам, был указан лишь конечный пункт отхода.

— А в самом городе кто-нибудь из наших остался?

— Да. Но это мы узнали уже потом, на следующий день. Вот здесь, — Александр Николаевич показывает на карту, — неподалеку от моста, двое моих бойцов заняли опустевший дот, должно быть, вместе с ними был кто-то из укрепрайонцев, этого я тоже не знаю. Но когда мы начали отходить, дот снова открыл огонь. Я подумал, что ребятам, которые там находились, неизвестен приказ, и послал туда связного. Но он не мог пройти и вернулся: дот был уже окружен немцами.

— Ты расскажи еще про одну «тяжелую артиллерию», которую вы там оставили, — замечает Мария Емельяновна.

— Ах, да! — спохватывается Патарыкин. — Про жен-то я вам не сказал. А ведь им, бедным, досталось тогда еще хуже, чем нам. Как только начали артобстрел, мы дали команду женщинам и детям укрыться в подвалах. Ну, они сидят, ждут, когда «провокация» кончится. А огонь все сильнее и сильнее, немцы уже через границу пошли… Шофер штабной легковушки хотел было вывезти за город две-три семьи самых старших начальников, но майор Тарутин запретил. «Война, — говорит, — для всех война!» А там и его семья находилась и комиссара Уткина тоже… Вдруг мы получаем приказ об отходе. Вот тут-то я и вспомнил о моей любимой. Подбегаю к двери подвала, кричу: «Ждите нас, мы скоро вернемся!» Велел забаррикадироваться лучше… Пока я женщинам инструкцию давал, немцы меня чуть в кольцо не взяли. Пришлось пробиваться с боем. Но ничего, догнал своих ребят и вместе с ними прибыл на пункт сбора…

Помню, — продолжает он, — встретил я возле села Негрыбка какого-то генерала, вероятно Снегова. Он сказал, что едет в соседнее село Нижанковичи, где уже находился штаб нашего отряда. В самих Негрыбках стояла пехота — может быть, полк, а то и больше. Пехотинцы, как вы знаете, еще не вступили в бой, но уже понимали, что началась война, и тоже рвались схватиться с врагом. Они встретили нас, как героев, — накормили, напоили, табачком угостили. Им стыдно было, что мы одни на границе за всех отбивались, ждали, когда же, наконец, будет получен приказ начать активные действия. А там, наверху, все чего-то медлили…

— Тем не менее вы вернули город обратно?

— Вернули! Но какой ценой… Впрочем, — оживляется Патарыкин, — противнику тоже досталось. Немцы тогда даже выспаться как следует на нашей земле не успели.

Это я уже знаю со слов Маслюка, но меня интересуют подробности. Неужели у пограничников хватило сил выбить из города грозного врага?

— Нет, — говорит Патарыкин, — своими силами мы бы с ним, конечно, не справились. Но как только был получен нами приказ, разрешающий активные действия, так машина заработала. Надо сказать, что наше местное командование развернулось очень быстро: установили взаимосвязь между всеми родами войск, наметили исходные рубежи для контрнаступления, подтянули артиллерию… Предварительно прощупали немцев разведкой. Спасибо, ночь помогла. И жители тоже. Кстати, не подумайте, что там, в Перемышле, были одни диверсанты — нет, это единицы, кулачье, а то и просто фашисты; но большинство — и поляки, и украинцы, и евреи — всей душой болели за Красную Армию и оказывали нам помощь с самого начала… Так вот, когда разведчики вернулись и доложили о сосредоточении противника, о том, где у него расположены штабы и огневые точки, мы еще раз уточнили план штурма. Командование решило, что девяносто девятая дивизия будет наступать с северо-востока от села Вовче и немного южнее от Негрыбки. А нам, пограничникам, дали команду подтянуться ближе и еще до рассвета сосредоточиться на обратном скате Замковой горы, в районе городских кладбищ. Мы должны были, так сказать, являться как бы ударной группой. Всего нас, зеленофуражечников, собралось примерно около трех рот, злые как черти — в темноте было видно: только глаза горят да оружие блестит. К нам присоединились ополченцы из партийно-советского актива, что-то около ста человек, а может быть, и больше, точно не помню, во главе с секретарем горкома Орленко.