Возвращение домой - [324]

Несколько минут спустя Джудит поднялась, скинула одежду, приняла душ и переоделась в тонкие брюки и блузку с короткими рукавами. Подкрасила губы, взяла флакон «L’Heure Bleu», приложила пробку к ямочке внизу шеи и к вискам. Потом поставила духи на место и взяла в руки желтые листки письма молодой австралийки.

Джакарта

14 сентября 1945 г.

Здравствуйте, Джудит.

Меня зовут Рут Малани. Мне двадцать пять лет. Я из Австралии.

В 1941 году я закончила курсы медсестер в Сиднее и отправилась в Сингапур погостить у друзей моих родителей.

Когда японцы вторглись в Малайю, отец телеграфировал мне, чтобы я немедленно возвращалась домой. Мне удалось достать место на «Радже Саравака». Эта старая посудина была донельзя набита беженцами.

В Яванском море нас подорвали торпедой, это случилось на седьмой день пути, часов в пять вечера. За минуту до этого мать Джесс отлучилась, попросив меня присмотреть за девочкой.

Судно затонуло очень быстро. Была отчаянная паника и много крику. Я схватила Джесс и единственный спасательный жилет, и мы прыгнули за борт. Я крепко держала девочку, а затем подошла спасательная шлюпка, и нам удалось влезть в нее. Но мы были последними – шлюпка и так была переполнена, и, когда к нам пытались забраться другие, мы вынуждены были их отпихивать или бить веслами.

Слишком мало было шлюпок, спасательных плотов и жилетов. У нас в шлюпке не было ни воды, ни аварийного запаса пищи, только у меня и еще одной женщины оказалось по бутылке воды. Среди нас были китайцы, малайцы и один из матросов-индийцев. Четверо детей и одна пожилая женщина умерли в первую же ночь.

Нас носило по волнам ночь, следующий день и еще одну ночь. Затем, утром, нас заметили с индонезийского рыболовного судна и взяли на буксир. Рыбаки доставили нас на Яву, в свое селение у моря. Я намеревалась отправиться в Джакарту и попытаться сесть на какой-нибудь корабль, идущий в Австралию, но Джесс заболела. Она поранила ногу, и возникло заражение. Она лежала в лихорадке, организм ее был сильно обезвожен.

Остальные ушли, а мы вдвоем остались в селении с рыбаками. Я думала, что Джесс умрет, но она оказалась крепкой девочкой – ей удалось выкарабкаться.

К тому времени как она поправилась и мы могли сняться с места, в небе стали появляться японские самолеты. Наконец мы отправились в Джакарту; нас подвезли на телеге, а последние пятнадцать миль мы прошли пешком. Но японцы уже были в городе. Нас схватили и привезли в лагерь в Бандунге, где было много голландских женщин и детей.

Потом мы сменили еще три лагеря. Последний – в Асулу – был худшим из всех. Это был трудовой лагерь, и всех взрослых женщин заставляли работать на рисовых полях, а также чистить канализацию и отхожие места. Джесс была еще маленькая, поэтому ее на работу не гоняли. Мы никогда не бывали сыты, а иногда по-настоящему голодали. Одно из наказаний заключалось в том, что всех морили голодом по двое суток.

Кормили нас рисом, саговой кашей и похлебкой из овощных очистков. Иногда местные бросали нам через колючую проволоку фрукты, иногда мне удавалось выменять что-нибудь на яйцо и щепотку соли. С нами были еще две медсестры из Австралии. Одна умерла, а другую застрелили.

Джесс ничем серьезным больше не болела, только перенесла кожные язвы и нарывы, от которых остались следы.

Мы пытались организовать что-то вроде школы для детей, но охранники отобрали у нас все книги.

Мы знали, что война близится к концу: несколько храбрых женщин тайком пронесли в лагерь части радиоприемника, собрали его и припрятали.

Потом, в конце августа, нам сообщили, что американцы бомбили Японию и что войска союзников скоро высадятся на Яве. После этого комендант и вся охрана исчезли, но мы остались в лагере – нам некуда было деваться.

Однажды пролетавший над нами американский самолет сбросил на парашютах ящики с консервами и сигаретами. Это был радостный день.

Затем прибыли англичане и мужья наших голландок, тоже отсидевшие в лагерях. По-моему, они были изрядно потрясены, когда увидели, до какого состояния мы дошли.

Информация о том, что Джесс жива, шла к Вам так долго по двум причинам.

Во-первых, в Индонезии назревают волнения – индонезийцы недовольны засильем колонистов из Голландии. Это замедлило все дело.

Во-вторых, Джесс была официально записана под моей фамилией, то есть как Джесс Малани, и мы говорили всем, что мы – сестры. Я не хотела, чтобы нас разлучили. Даже голландкам мы не говорили правды. Я боялась, что меня отправят на родину раньше ее и придется оставить ее одну, поэтому я не говорила ничего до тех пор, пока не пришло время покидать лагерь. Тогда я сообщила военным, что в действительности она – Джесс Данбар.

За эти три с половиной года Джесс видела немало ужасов, жестокостей и смертей. Кажется, все это она научилась принимать как неизбежность, со смирением. Дети, видимо, обладают способностью как-то отрешаться от действительности. Она замечательная девочка и очень отважная.

За все время, пока мы были вместе, мы стали очень близки и важны друг для друга. Завтра ее самолет, и она очень убивается из-за предстоящей разлуки. В то же время она понимает, что мы не можем дольше оставаться вместе.