Возвращайтесь, доктор Калигари - [6]

В бегах

Вхожу, ожидая, что в зале никого (И.А.Л. Бёрлигейм проходит в любую открытую дверь). Но нет. Там, справа посередине, сидит мужчина, плотно сбитый негр, хорошо одетый и в черных очках. Решаю после мгновенного размышления, что, если он настроен враждебно, смогу удрать через дверь с надписью «ВЫХОД» (за надписью нет лампочки, нет уверенности, что дверь куда-нибудь приведет). Фильм уже начался – «Нападение марионеток». В том же кинотеатре довелось увидеть: «Крутой и чокнутый», «Богини акульего рифа», «Ночь кровавого зверя», «Дневник невесты-старшеклассницы». Словом, все незаурядные образчики жанра, склоняющиеся к изнасилованиям за кадром, к непотребным пыткам: мужчина с огромными плоскогубцами подбирается к растрепанной красотке, женское лицо, плоскогубцы, мужское лицо, девушка, крик, затемнение.

– Хорошо, когда зал полон, – замечает негр, повышая голос, чтобы перекрыть пиноккиношное стрекотание марионеток. Голос приятный, а за очками – зловещие глаза? Нужное подчеркнуть: злость, согласие, безразличие, досада, стыд, ученый спор. Продолжаю поглядывать на «ВЫХОД», как там мальчик в вестибюле, для чего ему был нужен бумажный змей? – Конечно, он никогда не был полон. – Очевидно, у нас завяжется разговор. – Ни разу за все годы. На самом деле, вы здесь первый.

– Люди не всегда говорят правду.

Надо позволить ему переварить услышанное. Мальчик в вестибюле одет в майку, там еще надпись «Матерь Скорбящая». Где же это было? Возможно, тайный агент на жалованье Организации, обязанности: враки, драки, слежение, телефонные подключения, гражданские беспорядки. Усаживаюсь через весь кинотеатр от черного и наблюдаю кино. Экран разодран сверху донизу, здоровущая прореха, лица и обрывки жестов проваливаются в пустоту. Однако попавшая в переплет Армия США, несмотря на Честного Джона, Ищейку, Ханжу, несмотря на психические атаки и нервно-паралитический газ, откатывается под натиском марионеток. Молоденький лейтенант храбро защищает медсестру (форма – в клочья, аппетитные бедра, чудный бюст) от сексуальных домогательств Щелкунчика.

– Вы в курсе, что зал закрыт? – дружелюбно окликает меня друг. – Видели вывеску?

– Но ведь картина идет. Да и вы здесь. Объявления, в конце концов, относятся ко всем, и если делать исключения, то так и напишите: солдаты, моряки, летчики, дети с бумажными змеями, собаки в соответствующих намордниках, страждущее дворянство, люди, обещавшие не подглядывать. Хорошо одетые негры, замаскированные черными очками, в закрытых пустых кинотеатрах, попытка навязать знакомство, заботливый друг с дружеским словом, угрожающая нотка, совсем как «Мятеж в борделе», как в «Ужасе из пятитысячного года». Детки играют, любительская пьеса, понимают ли они, с кем имеют дело.

– Этот бред не прекращается, – утверждает друг. – Просто очаровательно. Сеансы без перерыва с 1944 года. Идут и идут себе. – Запрокидывает голову, театрально хохочет. – Даже тогда никуда не годились, за ради бога.

– Чего ж вы здесь торчите?

– Не думаю, что это удачный вопрос.

Лицо друга становится непроницаемым, он погружается в созерцание фильма. Вспыхивают пожары во множестве, музыка сдержанна. Я предусмотрительно вверяю свою персону таким местам. Рискованно, конечно, но ведь так же рискованно переходить улицы, открывать двери, заглядывать незнакомцам в глаза. Мужчина не может жить, не помещая обнаженного себя пред лик обстоятельств, будь то война, подводный мир, реактивные самолеты или женщины. Всегда удастся улететь, прибежище всегда найдется.

– Я вот что имел в виду, – продолжает мой друг воодушевленно, улыбаясь и жестикулируя, – другие кинотеатры. Когда они полны, просто теряешься в толпе. Здесь, если кто-то войдет, его сразу засекут. Но большая часть людей… верит вывеске.

И.А.Л. Бёрлигейм проходит в любую открытую дверь, частные апартаменты, публичные сборища, магазины с детективами в шляпах, встречи Сынов и Дщерей Того, Кто Воскреснет, но надо ли хвастать? Продолжаю двигаться, напролом. Изучение мотивов являет привлекательность темных мест, ничего общего не имеет с обстоятельствами. Но лишь потому, что мне теплее. Намек был в том, что большинство людей делает то, что говорят: НЕ ОКОЛАЧИВАТЬСЯ, НЕ ПАРКОВАТЬСЯ С 8 ДО 17 ЧАСОВ, ПО ТРАВЕ НЕ ХОДИТЬ, НЕ ПОДХОДИТЬ – ВЕДУТСЯ РЕМОНТНЫЕ РАБОТЫ. Негр придвигается на два сиденья, доверительно понижает голос.

– Конечно, это не моя забота… – Лицо кажется умиротворенным, заинтересованным, как у старого вертухая в «Девушке из камеры смертников», как у воздухоплавателя-душителя из «Цирка ужасов». – Конечно, меня это волнует меньше всего. Но по совести, мне бы хотелось чуточку серьезности.

– Я абсолютно серьезен.

С другой стороны, возможно, противник мой – просто и чисто тот, за кого себя выдает: хорошо одетый негр в черных очках в закрытом кинотеатре. Но где же тогда сосиска? В чем тогда фокус? Вся жизнь построена на противоречиях, на движении внутрь себя, два микрокосма, диагонально, оспаривает скрытую угрозу, должно быть место и для иронии.

– И все-таки, что вы делаете здесь? – Дружок откидывается на выдвижном сиденье с таким видом, будто у него козырь в рукаве. – Вы, верно, решили, что это – подходящее заведение?