Возвращайтесь, доктор Калигари - [29]

– Именно, – сказал Генри Макки, – поэтому следует бросить ей вызов.

– Но, – ответил церковник, – такова Божья воля.

– Да, – со значением подтвердил Генри Макки.

После чего церковное лицо удалилось в свою церковь, бормоча и покачивая головой. Дождь несколько подпортил нам плакаты, но лозунги на них еще читались, да и запасные транспаранты у нас имелись в машине Эдварда Эшера. Линию пикета пересекло какое-то количество невинных душ, пришедших отправить свои религиозные надобности, включая несколько персон, похожих на сотрудников ФБР. Пикетчики при разработке планов учитывали опасность того, что их могут принять за коммунистов. В конечном итоге это предусматривала отпечатанная на мимеографе листовка, где тщательно объяснялось, что пикетчики – не коммунисты, а также приводились армейские послужные списки Эдварда Эшера и Говарда Эттла, включая ленточку за отличную службу Эдварда Эшера. «Как и вы, мы – законопослушные американские граждане, которые поддерживают Конституцию и платят налоги, – говорилось в листовке. – Мы лишь против той беспощадности, с которой человеческое состояние навязано живым организмам, ничем его не заслужившим и не способным его избежать. Почему, собственно, так должно быть?» Листовка далее переходила к описанию доступным языком различных неудачных аспектов человеческого состояния, как то: смерть, непристойные и унизительные телесные функции, ограниченность человеческого понимания и химеру любви. Завершалась листовка разделом, озаглавленным «Что делать?» – это, как утверждает Генри Макки, знаменитый революционный афоризм, который простым доступным языком излагает программу Генри Макки по овеществлению человеческого состояния от самых основ и выше.

Подошла негритянская дама, взяла одну листовку, внимательно прочла, а потом сказала:

– По мне так вылитые коммунисты!

Эдвард Эшер заметил, что, как ясно людям чего-нибудь ни излагай, им постоянно хочется верить, что ты коммунист. Он рассказал, как однажды протестовал в Майами против вивисекции беспомощных животных, и его обвинили в том, что он – нацистский коммунист, а это, как он объяснил, есть терминологическое противоречие. Еще он сказал, что дамы обычно – хуже всего.

К тому времени большая толпа, собравшаяся на телевизионщиков, расползлась. Посему пикетчики посредством автомобиля Эдварда Эшера перенесли место демонстрации на Рокфеллер-плазу в Рокфеллеровском центре. Множество людей там бездельничали, поглощали ланч и т. д., и мы задействовали дополнительные плакаты с новыми лозунгами, гласившими:

ПОЧЕМУ ВЫ СТОИТЕ ГДЕ ВЫ СТОИТЕ?

ДУША НЕ!

ХВАТИТ

ИСКУССТВА

КУЛЬТУРЫ

ЛЮБВИ

ПОМНИТЕ: ВЫ – ПРАХ!

Дождь перестал и цветы пахли изумительно тонко. Пикетчики выдвинулись на позиции у ресторана (жаль, что тебя здесь не было, Мэри, поскольку мне это напомнило кое о чем, о том, что ты сказала в тот вечер, когда мы пошли в «Блуминдейлз» и купили тебе новый купальный костюм светло-вишневого цвета: «Цвет новорожденного младенца», – сказала ты, и цветы были такого же, по крайней мере, некоторые). Люди с фотоаппаратами на шеях снимали нас, будто никогда раньше не видели живую демонстрацию. Пикетчики между собой переговаривались, как это смешно: туристы с фотографиями нашей демонстрации в альбомах у себя в Калифорнии, Айове, Мичигане, люди, которых мы совсем не знаем и которые совсем не знают нас, которым до нашей демонстрации и дела-то никакого нет, да и до состояния человека, в котором они так погрязли, что не могут отстраниться и посмотреть на него и понять, что оно вообще такое.

– Ситуация парадигматическая, – сказал Генри Макки, – она иллюстрирует дистанцию между потенциальными знатцами, разделяющими здравый взгляд на мир, и тем, что следует знать, – оно избегает их знания, пока они ведут свое мирское существование.

В это время (14.45) к демонстрантам подступила группа молодежи в возрастном интервале, я бы сказал, от шестнадцати до двадцати одного. На них были куртки с капюшонами, футболки, узкие штаны и т. д., и они, со всей очевидностью, были малолетними правонарушителями из неблагополучных районов города и разбитых семей, где им не доставалось никакой любви. Пикетчиков они окружили угрожающим манером. Их было примерно семеро. Вожак (причем, Мэри, не самый старший; он был моложе некоторых, высокий, со своеобразным лицом, тупым и интеллигентным одновременно) походил вокруг, с преувеличенным любопытством разглядывая наши плакаты.

– Вы чё, парни, – наконец спросил он, – придурки какие-то или чё?

Генри Макки спокойно ответил, что пикетчики – американские граждане, осуществляющие свое право на мирные демонстрации согласно Конституции.

Вожак посмотрел на Генри Макки.

– Вы фофаны какие-то, да? – сказал он. После чего выхватил пачку листовок из рук Эдварда Эшера, а когда Эдвард Эшер попробовал их вернуть, изящно отскочил подальше, и пара его дружков заступила Эшеру путь. – Вы чё это, фофаны, делаете? – спросил он. – Чё это за срань?

– Вы не имеете права… – начал было Генри Макки, но вожак молодежи тут подошел к нему вплотную.

– Это что такое – вы в Бога не верите? – поинтересовался он. Остальные тоже придвинулись.