Возвращаясь к себе - [7]

— Привет дезертирам со школьного фронта! — пробасил подоспевший Серега и тоже обнял Лену и чмокнул в щеку. — Как там твой знаменитый колледж? — по-иностранному растянул он последнее слово.

— А ну его! — легкомысленно махнула рукой Лена. — Нашел о чем спрашивать…

Подходили и подходили ребята.

— Привет, пропащая!

— Салют, комарадос!

Но где же Таня? Опаздывает, как всегда. И где, господи боже мой, Димка? Вдруг он вообще не придет? К чему тогда вся эта суета с румянами, тенями, тушью?

— Ну все, хватит загораживать вход и выход, — привычно распорядился Петька. — Айда вовнутрь!

И все гурьбой ввалились в школу.

— Переодеваемся в классе, — предупредила Наташа. — Чур, сначала девчонки!

— Дайте хоть куртки снять, — взмолился толстяк Мишка. — Вы ж тут теперь на год застрянете!

— Так уж и на год, — скривила губы красивая Света.

— Да пусть сбросят, — великодушно вступилась за Мишку Лена. — А то будут рваться каждые три минуты.

— Ладно, — согласилась Света. — Только по-быстрому.

— Айн момент, — обрадовался вспотевший Мишка — ему всегда было жарко — и мигом швырнул куртку на заднюю парту.

Побросали свои одежки и другие ребята. А Димы все не было.

Потом девочки крепко-накрепко заперли дверь — на здоровую, невесть откуда взявшуюся палку — и началось глобальное переодевание и прихорашивание. Кто там периодически дергал ручку, было неясно. Когда же дверь наконец отбаррикадировали, первой ворвалась возмущенная Таня. За ней еще три девчонки и трое парней. «Все, теперь уже все, — обреченно подумала Лена. — Какая же я несчастная!»

— Ленча, — подскочила к ней Таня. — Ну ты, блин, даешь!

— А что? — рассеянно и печально спросила Лена.

— Какая у тебя, елки-моталки, кофта, какая прическа… Лед тронулся, господа присяжные заседатели: наша принцесса снизошла до макияжа!

— Тише ты, Танька, — покосилась на мальчишек Лена.

— Да они в этом ни фига не секут, — махнула рукой Таня. — «Ты сегодня такая красивая…» А в чем дело, сроду не догадаются!

Таня болтала как заведенная, азартно блестя глазами, вытряхивая из сумки туфельки, осторожно приводя в порядок сооруженную в дорогом салоне прическу.

— А я вино принесла. И вот тебе твоя сотня, — сказала Лена.

— Винцо пока оставь здесь, в классе, — распорядилась Таня. — А сотню давай! — Она вдруг перестала смеяться, заглянула подруге в глаза. — Что с тобой, Ленча? Ты что, не рада?

— Рада, — тряхнула уже развивающимися кудрями Лена. — Ужасно рада вас всех видеть. И школу, и учителей — они, надеюсь, появятся? Даже по запаху школы соскучилась.

Таня, подрагивая ноздрями, как олененок, потянула носом воздух.

— По запаху? — переспросила она. — Какой такой здесь особый запах?

— Не знаю, — призадумалась Лена. — Может быть, запах книг?

— А в колледже? — подняла выщипанные брови Таня.

— А в колледже — запах компьютеров, — мгновенно нашлась Лена, и обе они засмеялись.

В зале грянула музыка; звуки ее донеслись через открытую дверь. Стало весело и легко. Ну и бог с ним, с Димкой, нет — и не надо! Вечно он портил ей настроение, сегодня она ему этого не позволит. Есть школа, елка, друзья, там, в зале, любимый словесник Владимир Геннадьевич, англичанка Елизавета — так обучала, что Лена сама сегодня преподает английский, — даже въедливую математичку и ту хочется видеть.

— Ну что, пошли? — нетерпеливо топталась на месте Таня.

— Пошли.

Что ни говори, удивительный это праздник — Новый год! В разгар зимы — темноты, холодов, коротких дней и длинных ночей — по всему миру вспыхивают огни на елках, летят ввысь ракеты, хлопают петарды — нововведение последних лет, — становится светлее на улицах и в домах, радостнее на душе. У Лены, к примеру, елка стоит почти месяц — с католического Рождества до Крещения, почти до конца января. С удивлением услышала недавно по радио, что советская власть не только Рождество и Крещение, даже елки на первых порах отменила. Потом уж, в начале тридцатых, разгоняясь для большого террора, снисходительно восстановила елку в правах, и потребовался для этого — да-да! — пленум их Центрального Комитета.

— За что они ее так? — поразилась Лена.

— Они вообще не любили радость, — печально ответила мать. — Нормальную, семейную радость. Первое января как выходной оставили, но и его объявили, представь себе, Днем ударника.

— Идиоты! — скривилась в презрении Лена.

— Не такие уж они идиоты, — не согласилась с ней мать. — Им казалось, еще немного, и они переделают человека. К тому же елка напоминала людям о Рождестве, о прошлой, нормальной жизни. Эти делатели революций вообще обычно мрачны, как сибирская ночь. Мрачны и самоуверенны.

— Да кто им сказал, что они вправе…

— А вот права у всех отобрали.

— Слава богу, что все это кончилось.

— Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь.

— А разве мы еще не перепрыгнули?

— Кто знает…

— Леночка, милая, вот умница, что пришла! С наступающим вас Новым годом!

Улыбаясь, к ней шел, протянув на правах старшего руку, Владимир Геннадьевич.

— И вас так же.

Волнуясь, Лена впервые в жизни пожала протянутую учителем руку. Она даже покраснела от радости и смущения.

Владимир Геннадьевич… Самый умный, самый авторитетный, самый уважаемый из всех классных руководителей. Автор многих книг и методик, дважды «учитель года», всеобщий наставник и друг.