Елена Катасонова
Возвращение в Коктебель
(История одной любви)
Часть первая
Здесь все теперь воспоминанье,
Здесь все мы видели вдвоем,
Здесь наши мысли, как журчанье
Двух струй, бегущих в водоем.
Максимилиан Волошин
1
Давным-давно не была она в Ялте - лет пятнадцать уже. Да, точно: это было весной, в марте семьдесят шестого, до новой эры, именуемой перестройкой. Впрочем, к концу восьмидесятых слово это - неблагозвучное и на слух неприятное, уклончивое и лукавое, как сам Горбачев, - так всем обрыдло, что неблагодарный народ даже из анекдотов его повыкидывал, заменив терминами более к ситуации подходящими. Они звучали теперь на всех перекрестках - не как брань или там речения бомжей, а как нормальные, рутинные определения жизни, хотя если вдуматься... Но никто уже ни во что не вдумывался, все куда-то спешили, торопясь кто что урвать: в воздухе явственно пахло грозой. И только поколение шестидесятников - к нему и принадлежала Натка, - это уходящее, обманутое во всем, новой жизнью презираемое, ей не нужное поколение, молча сжималось, проходя сквозь строй чудовищных, неудобоваримых фраз, не могло, не хотело с ними смириться. Молодежь же употребляла мат легко и свободно, вместо точек и запятых, запросто заменяя глаголы, тужась выразить то, что прежде - умора! именовалось чувствами.
- Замолчите! Как вы можете? - не выдержала однажды Натка, и могучий парень в метро глянул на нее в изумлении: чегой-то тетка так взбеленилась? Глянул - и пошел себе дальше, все так же непринужденно беседуя с другом.
Нет, правда, даже на заводе, где уже долгие годы работала Натка, так, ей-богу, не выражались - при женщинах, во всяком случае, которых теперь все чаще называли дамами, но в выражениях при них не стеснялись. Впрочем, и юные дамы от кавалеров своих не очень-то отставали.
Этот самый завод и отправил теперь Натку в осеннюю Ялту: дочернее предприятие что-то там хитрило, приписывало, укрывало и недописывало. И клянчило, клянчило - то одно, то другое - у ежедневно проклинаемого, ненавистного центра. Скоро Ялта вообще окажется в другом государстве, и завод - филиал московского, всей страною построенный - со всей его уникальной начинкой отчалит на Украину. Только кто ж мог такое предвидеть? Государственные умы - и те не догадывались, а уж Натка...
- Разберись там с ними, - сказал начальник, бывший сокурсник. - Ты у нас умница. Разберись! - И протянул пакет с документами.
Натка над бумагами посидела, подумала, и некоторые въедливые вопросы были уже наготове. Ах, знать бы тогда, что все зря, не нужно, поздно, бессмысленно! Был канун разгрома, взрыва, развала, вселенского хаоса - на одной шестой части суши, - а такие, как Натка, делали и делали свое дело, и, надо признать, довольно успешно. Но все их труды, достижения и успехи растворялись в огромной, неуклюжей державе, все летело в один бездонный котел, все было тщетно...
В Симферополе Натка дождалась троллейбуса, и по мокрому, извилистому шоссе он плавно покатил в Ялту - с достоинством, не спеша, подолгу задерживаясь на остановках, подкрадываясь все ближе к горам, а потом, словно играя, от гор отдаляясь. Уже стемнело, когда он устало подкатил к вокзалу. Натка вышла, распрямила затекшую от долгого сидения спину и расслабленно, утомленно пошла через весь город в гостиницу, с наслаждением вдыхая легкий запах какой-то особой свежести - как раз накануне в горах выпал снег - и нежных, ей не знакомых цветов. Их призрачный, как во сне, аромат вплетался в дуновение далекого снега, и наслаждение было столь острым, что Натка на мгновение даже зажмурилась. Потом остановилась, поставила на асфальт сумку, сняла с головы платок - каштановые волосы теплой волной рассыпались по плечам - и сунула его в карман плаща.
Она шла и шла и все оглядывалась на спокойную, округлую гору: огоньки резво бежали по ней выше и выше, а на самом верху светился редкий в этих краях снег. Здесь же, внизу, ревело, ярилось море, с грохотом набрасываясь на парапет, чтобы тут же, с шипением волоча за собой гальку, откатиться назад и снова ринуться в нескончаемый бой с мокрой гранитной набережной.
В "Украине" царили покой и тишина. В татарском внутреннем дворике сразу вспомнился Пушкин - таинственно журчал тонкой струйкой фонтан, одуряюще пахло невидимыми во тьме цветами.
- За вас заплачено, - любезно сообщила пышногрудая блондинка. Здесь, на юге, она, наверное, слыла красавицей.
"Кем заплачено?" - испугалась Натка и тут же сообразила: теми, кого приехала проверять.
- Нет-нет, я сама, - покраснела она и зачем-то добавила: - Мне и квитанция нужна, в бухгалтерию.
- Ну, квитанцию мы вам дадим, - понимающе улыбнулась блондинка, но гостья уже протянула деньги.
- А как же... - растерялась блондинка.
- А как хотите, - нелюбезно отрезала Натка.
Ай-я-яй, какая же она глупая! Как постыдно неисправима! Придет время, и сам мэр Москвы объявит во всеуслышание, что взятки - это просто добрые отношения, некая благодарность приличных людей друг другу. Это когда речь пойдет о сотнях и тысячах - и не рублей, долларов! - а тут какие-то смешные гроши! Глупая, глупая Натка! Нет, не вписаться ей, дурочке, в рынок со старомодной ее щепетильностью, разве что изобретения ее понадобятся. А ведь вся жизнь прошла в блатной, криминальной стране, могла бы, кажется, научиться...
