«Возвращается ветер на круги свои…». Стихотворения и поэмы - [15]

Ах, мне весна с недавних пор

Нужна, как поцелуй девичий.

И вот мы с ней идем вдвоем,

Куда ― еще не знаем сами,

Я ― с подорожным костылем,

Она ― с апрельскими цветами.

Плывут над нами облака,

К плечу припал попутный ветер,

Светла дорога и легка,

И жить легко на этом свете.

А ночью мир по-Божьи прост,

Деревня молится о хлебе;

В моем окне так много звезд,

Как будто я уже на небе.

1945

Октябрь

Был поздний час. И ты уже спала,

А я все медлил у твоей калитки.

Стоял октябрь. И ночь длинна была,

И лунный свет ― стеклянный, полужидкий ―

Стекал по кровле и струился по шоссе.

Оно теперь казалось мне рекою,

И плыл весь мир, и люди плыли все

К безмолвию, к забвению, к покою.

Все глубже сон. Все холоднее кровь.

Не знаю, что теперь тебе приснится.

А мир плывет, и с ним моя любовь,

Чтоб больше никогда не повториться.

1945

«И снится мне: тропой опасной…»

И снится мне: тропой опасной

Идем с тобою мы в горах.

И ночь вокруг, но месяц ясный

Сияет в темных небесах.

Над нами горный снег белеет,

А ночь все глуше и синей,

И полуночный ветер веет

Над первой юностью твоей.

И снится мне: я стал моложе

И про любовь тебе пою,

Как никогда не пел и позже

Уж никогда не запою.

1945

«На простом, без украшений, троне…»

На простом, без украшений, троне

Восседает всемогущий Бог.

Был всегда ко мне Он благосклонен,

По-отечески и милостив, и строг.

Рядом Ангел, и весы, и гири ―

Вот он ― долгожданный суд!

Все так просто в этом райском мире,

Будто здесь родители живут.

На весы кладется жизнь земная.

Все мои деянья и грехи,

И любовь к тебе, моя родная,

И мои нетрудные стихи.

Сколько веса в этой бедной лире,

Певшей о земном и для земных?

Ангел молча подбирает гири,

Выбирая самый лучший стих…

О, как все они теперь убоги,

Эта плоть и эта кровь моя, ―

В судный час пред Богом, на пороге

Нового простого бытия.

1945

«Посмотри: над присмиревшей степью…»

Посмотри: над присмиревшей степью,

Над грозою отшумевшей, над тобой

Радуга изогнутою цепью

Поднялась средь пыли дождевой.

Посмотри, не пропусти мгновенье,

Как сияет радужная цепь.

Это с небом ищет примиренья

Бурей растревоженная степь.

1945

«Ты жаждешь ясности. Откуда…»

Ты жаждешь ясности. Откуда

Мне взять ее в холодной мгле?

Ты ищешь ясности, как чуда,

На затуманенной земле.

Ты мнишь ее посланцем тайным,

Во тьме сияющим мечом,

Все озарившим ― но случайным, ―

Из туч прорвавшимся лучом,

Господним голосом из рая,

Поэтом, славящим любовь,

Когда, средь мертвых слов живая,

Звучит строка его стихов,

Блистаньем звезд в полночном небе,

Теплом спасительных огней,

Молитвой о насущном хлебе

Всех обездоленных людей…

Ты жаждешь ясности. Откуда

Мне взять ее в холодной мгле?

Я сам ее ищу как чуда

На затуманенной земле.

1945

«Лед вокруг давным-давно не сколот…»

Лед вокруг давным-давно не сколот,

От морозов затуманился восток,

Но страшнее чем полярный холод

Сердца равнодушный холодок.

Никого, подруга дорогая,

Никого, умеющих помочь.

Только муза! Музыка такая,

Без которой жить уже невмочь.

1945

«О годах медленного ига…»

О годах медленного ига,

О днях бездомной пустоты

Твердит пророческая книга;

Но ветер вещие листы,

Как листья легкие, листает.

(О, что ему века веков!)

И ясный вечер догорает

Над морем зреющих хлебов.

Не из кладбищенской пустыни,

Загробной местию дыша,

Идет сюда в вечерней сини

Твоя нетленная душа,

И за туманными чертами

Тебя нетрудно угадать:

Всегда, всегда была ты с нами,

Неумирающая мать;

Мы слышим твой знакомый голос,

Ты нас опять зовешь в тоске

И мирный знак, созревший колос,

Несешь в протянутой руке.

1945

Казак

Ты такой ли, как и прежде, богомольный

В чужедальней басурманской стороне?

Так ли дышишь весело и вольно,

Как дышал когда-то на войне?

Не боишься голода и стужи,

Дружишь с нищетою золотой,

С каждым человеком дружишь,

Оказавшимся поблизости с тобой.

Отдаешь последнюю рубаху,

Крест нательный даришь бедняку,

Не колеблясь, не жалея ― с маху,

Как и подобает казаку.

Так ли ты пируешь до рассвета,

И в любви такой же озорной,

Разорительный, разбойный, но при этом

Нераздельный, целомудренно скупой.

1945

«Умей же, брат мой, без разбора…»

Умей же, брат мой, без разбора

Все изумительно ценить,

Простить разбойника и вора,

Обиду горькую забыть.

Без опасений, без оглядки

Встречать грядущие года,

И не играть с судьбою в прятки,

А быть ей вызовом всегда.

1945

Лермонтов

Через Пушкина и через Тютчева,

Опять возвращаясь к нему ―

Казалось, не самому лучшему, ―

Мы равных не видим ему.

Только парус белеет на взморье,

И ангел летит средь миров,

Но вот, уже в Пятигорье

Отмерено десять шагов.

Не целясь, Мартынов стреляет,

Держа пистолет наискось,

И нас эта пуля пронзает

Сквозь душу и сердце ― насквозь.

1946

Стамбул

Нет ― ничего не минуло!

Месяц встает молодой:

Медленно всплыл над Стамбулом

Легкий челнок золотой.

Снова по звездным дорогам,

Снова в райских садах

С нашим доверчивым Богом

Вместе гуляет Аллах.

В бедной кофейне Скутари

Предок мой песни поет.

Прошлое нас не состарит,

Прошлое к сердцу прижмет.

Голос гортанно поющий,

Город в ночи голубой!

Горечь кофейной гущи

Запью ледяною водой.

1946

Игра

Игра сдана и начата.

Глухая ночь. Начало марта.

Любимый месяц; но не та

Опять ко мне приходит карта.

Опять, как будто бы на зло,

Я лишь фигуры прикупаю.

Мне никогда так не везло;

Но я играю и играю.

За ночь одну я поседел.

Бледней стены, в табачном дыме,