Возрождение времени - [6]

Глядя на садящееся солнце, Юнь Тяньмин тихо сказал:

– Я уже думал об этом мире как о сне. АА, прости, что я так вел себя. Даже сейчас я не совсем уверен, что проснулся. Не могу различить, где сон начинается, а где заканчивается. Такое впечатление, что… что все это не имеет конца.

– Не имеет конца? – удивилась АА. – О чем ты?

– Сколько тебе сейчас лет? – спросил Тяньмин.

– Не помню. По меньшей мере лет четыреста.

– А если исключить годы, проведенные в гибернации?

– Тогда двадцать… тридцать с чем-то? Нет, я в самом деле не помню, – ответила АА.

– По стандартам Эры Устрашения, ты все еще очень молода. А знаешь, сколько лет мне?

– Я бы сказала – чуть больше семисот. Но если не считать гибернацию, думаю, ты ненамного старше меня.

– Нет. Моему мозгу по меньшей мере несколько тысяч лет, может, даже десятков тысяч. – Глаза Тяньмина, когда он произносил это, казались очень старыми.

Недоумение 艾 АА становилось все сильнее. Но вместо того чтобы пуститься в расспросы, она обратилась в слух.

С гримасой боли Тяньмин принялся объяснять:

– Знаю, в это трудно поверить. В том-то и состоит разница между нами: я провел бо́льшую часть жизни во сне, – во сне, продлившемся десятки тысяч лет.

С первого года Эры Кризиса, с того момента, когда меня… нет, мой мозг заморозили, я начал видеть сны. Бесконечные сны – вот что заполняло мое время, пока я летел в космической бездне. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что по большей части это были ложные воспоминания, сфабрикованные моим мозгом позже, потому что при почти абсолютном нуле мозг не может генерировать сны… А потом, когда трисоляриане поймали меня, они ухватились за сновидения как за самое мощное оружие и применили его для того, чтобы стимулировать меня, изучать меня… использовать меня.

Голос Тяньмина был спокоен, как будто он описывал прогулку по берегу озера. Но АА поежилась. Она понимала – и подтверждение Тяньмина было ей не нужно, – что о большей части невообразимых мучений, боли и страхов он умалчивает.

艾 АА и Юнь Тяньмин прожили на Голубой уже год – столько прошло времени с момента расширения «линии смерти»[3]. Они рассчитывали друг на друга, поддерживали друг друга. За это время с Тяньмином случилось несколько подобных припадков. Тяньмин никогда не объяснял, а его подруга не пыталась выведать у него их причины, хотя и подозревала – они кроются в том, что он пережил у трисоляриан.

АА считала Тяньмина величайшим шпионом в истории человечества. Без тела, будучи лишь изолированным мозгом, он сумел проникнуть в среду пришельцев и передал людям бесценную разведывательную информацию. Сознавая, что такой успех дается дорогой ценой, ценой кровавых, жестоких пыток, которым трисоляриане подвергли Тяньмина, она страстно желала узнать правду, переложить на свои плечи часть груза былых мучений, утешить его. Но она не решалась расспрашивать, бередить его раны. Иногда она даже задавалась вопросом, смогут ли хрупкие узы любви стянуть раны, оставшиеся после выпавших ему ужасных испытаний.

И вот сегодня, когда Тяньмин, кажется, созрел, чтобы облегчить душу, сердце АА наполнила горько-сладкая радость.

– Ничего не могу с собой поделать, все время вспоминаю те кошмары. – Тяньмин нервно поковырял ногой галечник. – Во многих из этих сфабрикованных трисолярианами снов я видел себя на том студенческом пикнике: сижу рядом с Чэн Синь, мы доверительно беседуем. А потом она притягивает меня к себе, целует, меня охватывают неописуемые восторг и счастье… и в этот момент она внезапно превращается в жуткое чудовище: кожа, покрытая чешуей, острые клыки между алых губ… Она смыкает челюсти у меня на горле и утаскивает в бездонное озеро, где я тону, объятый холодным страхом.

– Какой ужас! – вскрикнула АА.

– Ужас? – Тяньмин испустил смешок, больше похожий на всхлип. – Да я еще даже не дошел до настоящего ужаса. Многие страдают от кошмаров похлеще этого. Но мои сны чрезвычайно точны в мельчайших деталях. Я до сих пор со всей отчетливостью помню, как острые зубы вонзаются в мое тело и бездушные фасеточные глаза смотрят в мои… Ощущение агонии и удушья не отличить от реального. Но это еще не все. Кошмар на этом не заканчивался. Я не мог дышать в воде, но я и не просыпался, и не терял сознания, и уж конечно не мог умереть. Время останавливалось, а боль длилась и длилась.

Мое сознание мерцало. В одно мгновение я понимал, что галлюцинирую, в следующее забывал и снова безнадежно боролся с пожирающим меня монстром…

Голос Тяньмина стал более глухим, как будто он разговаривал во сне.

– В такие моменты я цеплялся за воспоминания об одном человеке. Словно Дантова Беатриче, она являлась мне среди облаков, окруженная ангелами, в венке из цветов на голове, одетая в огонь, как в платье. Это священное сияние пронизывало темную воду озера, даря мне надежду. Я говорил себе: «Чэн Синь – не чудовище, она богиня, которая принесет мне спасение. Она не предаст. Все это лишь проделки дьявола…» Но мир – не волшебная сказка. Моя богиня не придет и не спасет меня только потому, что я воззвал к ней. Мысли о Чэн Синь и тонкая ниточка надежды не давали мне облегчения. Вместо этого они разрывали мне сердце.