Возрождение Теневого клуба - [41]

— Очухался, лузер? — послышался голос, показавшийся мне смутно знакомым. — И как — приятные сны снились?

Я попытался пошевелить руками и ногами — без толку. Сперва подумалось, что меня разбил паралич, но потом оказалось, что я был накрепко привязан к шикарному кожаному сиденью с помощью ремней безопасности, срезанных с креплений. От этой сбруи и в её обычном состоянии нелегко избавиться, а уж когда тебя нарочно перетянули ремнями вдоль и поперёк как попало, освободиться нечего и думать.

Во рту ощущался вкус крови, от едкой вони хотелось блевать. Ароматов здесь был целый букет: тут тебе и дезинфицирующее средство, и освежитель воздуха — а над всем этим царил непобедимый запах скунса. Сначала я подумал, что уже ночь и на улице темно, но потом сообразил, что фургон стоит в гараже. В гараже Алека, находящемся на порядочном расстоянии от его дома. Так что я мог орать хоть до посинения — никто не услышит.

— Я устроил тебя на самом лучшем месте, — сообщил Алек. — Смотри — вращается!

И он пнул моё кресло, резко развернув меня к себе лицом. Алек сидел на заднем сиденье. Увидев выражение его глаз, я понял — плохи мои дела.

— Правда, это то самое сиденье, которое обгадил скунс, но для Джареда Мерсера чем сильнее воняет, тем лучше.

— Алек, что за дела?! За каким ты меня сюда приволок? Что тебе надо?

Он не ответил. Лишь улыбнулся, впрочем, улыбка его больше походила на гримасу. На оскал. Внезапно я понял, что предпочёл бы угодить под колёса этого самого фургона, чем сидеть внутри него.

— В школе, может, и считают, что выгнать вас — достаточное наказание, но у меня другое мнение, — прошипел Алек, вновь пиная моё кресло. Я сделал несколько полных кругов, пока он не остановил вращение, всадив в сиденье ногу.

— Выгнать? Ты о чём?

Но ещё один взгляд ему в лицо — и я всё понял. Боль в раскалывающейся голове запульсировала в бешеном тяжёлом ритме.

— Директор Диллер ничего тебе не сказал?

— Чего он мне не сказал? — ощерился Алек. Презрение в его голосе свидетельствовало о том, что ему ничего не известно. Вот теперь я всё понял: и как ему удалось так отлично сыграть свою роль, и почему его голос дрожал от неподдельной ярости, и почему лицо побагровело. Алек не ломал комедию, как мы, остальные заговорщики! Он думал, что это всё по-настоящему! М-да, всей школе, в том числе и ученикам, была хорошо знакома рассеянность нашего директора; его даже называли за глаза «Растяпа Диллер». Он портачил частенько, но не тогда, когда дело касалось чего-то важного. До сих пор.

— Всё это было только игрой! — попытался я объяснить. — Мы притворялись, чтобы выявить настоящих злоумышленников! Тебе же должны были рассказать об этом! Ты правда ничего не знаешь?!

— Да ты ни перед каким враньём не остановишься, лишь бы выкрутиться! Тьфу, противно на тебя смотреть!

Между Алеком и мной, кажется, пролегли световые годы — я не дотянулся бы до него, как бы ни старался. Он слишком глубоко погряз в своей ненависти, и ничто на свете не переубедило бы его. Вот теперь мне стало по-настоящему страшно. Так же страшно, как было на пылающем маяке, потому что Алек, судя по всему, переступил за грань.

— Алек, — сказал я спокойно, постаравшись спрятать свой страх подальше, — отпусти меня. Случилось недоразумение. Что бы ты ни задумал, потом ты пожалеешь. Развяжи меня и пошли отсюда.

— Чего захотел!

Он приподнялся и вытащил из-за спинки своего сиденья какой-то предмет. Что-то большое.

Это оказалась двадцатигаллоновая[15] бутыль из прозрачного пластика — такие используют в офисных кулерах для питьевой воды. Обычно мы забавлялись ими, играя с теннисными мячами: берёшь бутыль за горлышко, размахиваешься — и мяч улетает в светлую даль, чуть ли не за милю. Вот только верх у этой бутыли был срезан, а отверстие залеплено полосками скотча.

— Собственной микстурки отведать не хочешь? — Алек поднял бутыль, чтобы я мог лучше рассмотреть её содержимое. Я уже был напуган до такой степени, что вряд ли что-то могло устрашить меня ещё больше, однако при этом зрелище впал в настоящее отчаяние.

В бутыли роилось множество пчёл.

— У тебя аллергия на пчёл, да, Джаред? Сильная? — жизнерадостно осведомился он.

— Один укус... и я на том свете. — Показать бы ему мой медицинский браслет, но я, как обычно, оставил его дома.

— Вот как, один-единственный укус? И что тогда? Голова распухнет, как воздушный шарик, и лопнет? Язык станет фиолетовым? Глаза вытекут?

Я сглотнул.

— Типа того.

Услышав это, Алек обрадовался ещё больше. Он наслаждался моментом и ни о чём не задумывался. Он не задумывался о том, как горько раскается завтра в своём сегодняшнем поступке. А мне к тому времени станет всё равно, потому что до завтра я не доживу.

— Пожалуйста, Алек, — взмолился я. — Пожалуйста, я сделаю всё, что захочешь. Всё! Уеду из города. Уберусь к чёрту на рога, ты больше никогда меня не увидишь... только не выпускай пчёл!

— Да я вовсе и не собирался их выпускать.

Я испустил дрожащий вздох облегчения, но тут он прибавил:

— Если я их выпущу, они и меня, чего доброго, ужалят. — С этими словами он отодрал одну полоску скотча, закрывающего отверстие, оставив узкую щель длиной дюймов восемь. — Эти пчёлки — целиком и полностью твои!