А после я обрел властность и приказал ей рассказать мне все, с самого начала.
Да, я привлекал ее с первого дня, но она ненавидела моих друзей, и ей не нравилась бесцельность моей жизни.
— Но все же, Николай, как только во мне пробуждалось презрение, я вспоминала о твоем Кресте Виктории и чувство исчезало, но зато я все больше и больше злилась на себя, потому что я думала, что ты смотришь на меня, как на… как на одну из них, и несмотря на это, не могла не любить тебя. В тебе есть что-то, что заставляет забывать о ноге и глазе.
— Тебя привели в отвращение эти чеки, — и я поцеловал локончик около уха. Теперь она тесно прижалась ко мне. — Тогда я и решил завоевать тебя.
Она погладила меня по голове.
— Я обожаю густые волосы, Николай, — прошептала она, — но теперь ты наслушался достаточно любезностей. Я иду одеваться.
Она завертелась, делая вид, что хочет покинуть меня, но я не пускал ее.
— Только когда мне будет угодно и не даром. Я хочу показать, что у тебя есть муж, оставшийся сильным животным, несмотря на деревянную ногу и стеклянный глаз.
— Мне нравится, что ты такой сильный, — проворковала она. Ее глаза снова засветились страстью. — На самом деле я совсем не такая хорошая, суровая или холодная.
И когда она поцеловала меня вместо выкупа, я знал что это правда.
Я настоял на том, что она должна позволить мне придти и выбрать какое ей надеть платье к обеду, а также остаться и посмотреть, как ее будут причесывать, а Генриетта, ее горничная, наблюдательная, как все француженки, улыбалась нам полной понимания улыбкой.
Буртон чуть не расплакался от счастья, когда я сказал ему, что мы с «Ее Милостью» снова стали друзьями.
— Я знал, что это будет так, сэр Николай, если только вы послушаетесь моего совета.
Как он был прав!
Как мы провели обед! Мы были веселы, как дети, нежны и глупы, как все влюбленные, а затем после…
— Пойдем посмотрим что делается на улице, — просила меня моя любимая. — Я чувствую, что мы сможем кричать от счастья вместе со всеми.
Но когда мы вышли на балкон, мы увидели, что это будет невозможно — я еще недостаточно твердо стоял на ногах, чтобы рискнуть вмешаться в эту толпу. Таким образом, стоя на балконе, мы кричали и пели вместе с людской массой, направлявшейся к Триумфальной Арке. Мало-помалу, и нас охватило лихорадочное опьянение и я увлек ее обратно в мягко освещенную комнату.
— Любимый, — прошептала она, сливаясь со мною в объятии, и все, что я ей ответил, было — «Моя Душа».
Теперь я знаю, что значили эти стихи.
Таким образом, с этим дневником покончено.
Конец.
