Возрождение - [52]

Ну конечно… Теперь мне все было ясно! Это могло объяснять все. Я встал и, проковыляв к книжному шкафу, достал «Пэрство». Найдя титул Хартльфорда, я отметил братьев — достопочтенных Джона Синклера, Чарльза Генри и Роберта Эдгара; последний, должно быть, и есть «Бобби». Затем я прочел обычную вещь — «воспитывался в Итоне и Христчерче», и т. д., и т. д., «бывший капитан гвардейцев. Женился в 1894 — лэди Гильда Ферузль, единственная дочь маркиза Бракстед (выморочный титул) и разведенная жена Вильяма Маршан, эсквайра. «Потомство — Алатея, род. 1894, Джон Роберт, род. 1905 и Гильда, род. 1907…»

Казалось, передо мной встала вся трагическая история.

Алатея, дитя великой любви и самопожертвования своей матери — я снова перечел слова Джорджа — «Она обожала этого, обладавшего бесконечным очарованием парня…» — «Его мог отвергнуть весь свет, но одна верная женщина пожертвовала домом, именем и честью, чтобы последовать за ним в его позор — это была настоящая, хотя и дурно помещенная, любовь». Я снова посмотрел на числа и, приняв во внимание время, которого требуют разводы, высчитал, что моя милая девочка избегла незаконного рождения благодаря только, быть может, нескольким часам.

Какова была ее жизнь? Я представил себе ее. Должно быть, в течение ужасных лет они прятались по заброшенным углам. Человек, подобный Бобби Бультилю, должен был быть, как сказал Джордж, малодушным существом. Хартльфорды были бедны, как церковные мыши, и не похоже, чтобы они помогали шалопаю, обесчестившему их. Помню слухи, что после смерти старого лорда Бракстеда, много лет тому назад, их родовое поместье Бракстед было продано Меррион-Вальтерсам, железопромышленникам из Лидса. Без сомнения, старик оставил их даже без традиционного гроша, но, даже в таком случае, они должны были бы иметь несколько сот фунтов годового дохода. Что же, в таком случае, значила бедность Алатеи? Значит, все время существовала какая-то утечка. Не могло ли это происходить потому, что этот шалопай все время продолжал игру? Это кажется самым возможным объяснением.

Я был охвачен безумным преклонением перед моей любимой. Ее великолепный альтруизм, ее благородное самопожертвование, ее достоинство, ее спокойствие! Я готов был целовать землю под ее ногами.

Я заставил Буртона провести невыразимо много времени, телефонируя в посольство, а затем в Версаль, чтобы спросить полковника Харкура не пообедает ли он со мной. Он очень сожалел, что был занят, но согласился придти на следующий день к завтраку. Я едва мог вынести предстоявший мне долгий вечер в одиночестве. Наконец, доведенный до отчаяния, я спросил Буртона, когда тот раздевал меня.

— Слышали ли вы когда-либо что-нибудь о Хартльфордах, Буртон? Их семейное имя Бультиль.

— Не могу сказать, чтобы слышал лично, сэр Николай, — ответил он, — но, конечно, когда я был совсем мальчишкой и занимал свое первое место четвертого лакея у ее светлости герцогини Вальтшайр, перед тем, как поступить к вашему отцу, сэру Гюи, я не мог не слышать о скандале во время карточной игры. Вся аристократия и дворянство были взволнованы этим и ни за одним обедом не говорилось ни о чем другом.

— Постарайтесь рассказать мне все, что вы помните об этой истории.

Таким образом, Буртон рассказывал в течение четверти часа. Не было возможности сомневаться в преступлении — это было неделю спустя Дерби, и Бультиль крупно проиграл как говорили. Он был пойман с поличным и в ту же ночь отправлен за границу, а его дело, по всей вероятности, было бы замято, если бы не добавочная сенсация бегства с ним лэди Гильды. Это окончательно взбудоражило общество и вся история стала гвоздем сезона. Мистер Маршан был «вдребезги разбит» этим и откладывал развод, так что, насколько помнил Буртон, капитан Бультиль не мог жениться на лэди Гильде еще почти целый год спустя. Все это совпадало с тем, что я уже знал. Лорд Бракстед тоже «ужасно расстроился» и умер, как говорили, от разбитого сердца, все до копейки оставив на благотворительные дела. Потомство прекратилось уже за поколение до того, так что с его смертью исчез титул.

Я не сказал Буртону о своем открытии и лежал долгие часы в темноте думая и думая.

Что означало отношение герцогини? В глазах герцогини де Курвиль-Отевинь, урожденной Аделаиды де Монт-Оргейль — сжульничать в карты было худшим из всех смертных грехов. Человек, подобный Бобби Бультилю, должен был быть отделен от себе подобных. Возможно, что она знала лэди Гильду, (она часто гостила в Англии у моей матери) и, может быть, она чувствовала неодобрительную жалость к бедной женщине. Великое милосердие ее ума должно было быть растрогано состраданием, если это сострадание было очевидно, и, возможно, она испытывала привязанность к Алатее. Но никакая привязанность не может перекинуть мост через пропасть, отделяющую детей изгнанника из общества от ее света. Грехи отцов должны пасть на детей неминуемо, по неписаному закону и, несмотря на то, что она сама могла любить Алатею, она не могла бы одобрить ее союза со мной. Дочь человека, сплутовавшего в картах, должна уйти в монастырь. Я инстинктивно чувствовал, что такова должна быть ее точка зрения.