Возрождение - [43]

— Может быть, вы правы, посмотрим как все сложится.

В этот момент я услышал шаги Алатеи в гостиной и Буртон вышел ей навстречу.

— Сэру Николаю сегодня очень плохо, мисс, доктор не позволил ему встать. Я думал, не будете ли вы так добры и не ответите ли на его письма, ему самому это слишком трудно, так как он не может сидеть, а у меня нет времени.

— Конечно, Буртон, — ответил ее мягкий голос.

— Большое спасибо, я уже приготовил стол и все, что нужно, — продолжал Буртон, — я рад, что вы выглядите лучше, мисс.

Я напряженно прислушивался. Мне казалось даже, что я слышу как она снимает шляпу, а когда она вошла в комнату и подошла ко мне, мое сердце билось так сильно, что я не мог громко говорить.

— Доброе утро, — сказал я вполголоса; она ответила также, а затем подошла к столу, ее милое личико было очень бледно и в опущенных уголках губ было что-то скорбное. Я заметил, что ее руки снова были не так красны.

— Здесь все письма, — указал я на сложенную стопку. — С вашей стороны будет очень любезно, если вы ответите на них теперь же.

Она брала по очереди каждое и молча протягивала мне, а я диктовал ответ. Сегодня утром я получил письмо от Сюзетты насчет виллы, но был в полной уверенности, что отложил его в сторону вместе с письмами Мориса и Дэзи Ривен так что не беспокоился об нем. Но вдруг, увидя, что щеки Алатеи внезапно покраснели и рот плотно сжался, я понял, что меня снова постигла насмешка судьбы и что в ее руки попало сиреневое, сильно надушенное послание Сюзетты. Она протянула его мне без единого слова.

Письмо кончалось:

…«Прощай, Николай! Навсегда!

Ты мой обожаемый!

Твоя Сюзетта.»

Но сложено оно было таким образом, что видно было только «Ты мой обожаемый. Твоя Сюзетта.» что, конечно, и видела Алатея.

Я почувствовал в комнате присутствие какого-то злорадно смеющегося духа. Ничего нельзя было сделать или сказать. Я не мог выругаться вслух, я просто взял письмо, отложил его вместе с письмами Дэзи Ревен и протянул руку за следующим. Алатея продолжала работу. Но что может вызвать большую ярость, большее раздражение, что может быть неуместнее! Почему все время на меня падает тень Сюзетты?

Конечно, это делает невозможным возобновление каких-либо, хотя бы самых холодных, дружеских отношений между мной и моей маленькой девочкой. Я не смогу предложить ей выйти за меня замуж теперь, а может быть, и в течение долгого времени, если вообще мне представится случай к этому. Ее положение, поворот головы и выражение рта выказывали презрение в то время как она кончала стенографические записи, а затем она поднялась и вышла в соседнюю комнату, чтобы переписать их на машинке, закрыв за собою дверь.

А я остался лежать, дрожа от гнева и горя.

В это утро я не видал больше Алатеи. Она завтракала в гостиной одна, а мне принес завтрак Буртон, настоявший, чтобы после еды я поспал часок до половины третьего. Он сказал, что мисс Шарп должна будет привести в порядок несколько имевшихся у него счетов.

Я был настолько изнеможен, что заснул, как убитый, и проспал до четырех, когда неожиданно проснулся в тревоге, что мисс Шарп могла уже уйти, — но нет — Буртон, которого я вызвал звонком, сказал, что она еще здесь, и я попросил ее придти снова.

Мы посмотрели одну из ранних глав книги и я сделал там некоторые изменения, причем, она не говорила и не выказывала ни малейшего интереса, просто записывая мои слова.

— Годится ли это по-вашему? — спросил я ее, когда мы кончили.

— Да.

В это время нам обоим принесли чай. Все еще не говоря ни слова, она разлила его помня, что я пью чай без сахара и молока, и поставила чашку около меня так, чтобы я мог достать ее. Она протянула мне тарелку со скверными воображаемыми бисквитами, единственным, что мы можем теперь достать, а затем принялась за свой собственный чай.

Атмосфера была полна такого напряжения, что становилось неудобно. Я почувствовал, что должен разбить лед.

— Как я хотел бы, чтобы здесь был рояль! — заметил я без всякого повода, на что она, конечно, ответила своим обычным молчанием.

— Я чувствую себя так скверно, если бы я мог услышать немножко музыки, мне стало бы легче.

Она слегка кивнула головой, думаю для того, чтобы показать мне, что слушает внимательно, но не видит возможности ответить.

Я чувствовал себя таким невыразимо разбитым, усталым и беспомощным, что у меня не хватало мужества постараться поддержать разговор. Я закрыл глаз и лежал совсем спокойно, когда услышал, как Алатея поднялась и тихонько направилась к двери.

— Если можно, я перепишу это дома и приду к вам в парижскую квартиру во вторник, — сказала она, а я ответил:

— Спасибо, — и повернулся лицом к стенке. Через некоторое время после того, как она ушла, пришел Буртон и дал мне лекарство, которое, как он сказал, распорядился давать мне доктор, но я сильно подозреваю, что это был просто аспирин, так как после него я погрузился в глубокий, лишенный сновидений сон и позабыл свое страждущее тело и встревоженный ум.

А теперь мое здоровье значительно улучшилось, я снова в Париже и сегодня вечером Морис, вернувшийся, наконец, из Довилля, придет пообедать со мной.

Но к чему все это?